Государево дело

Оченков Иван Валерьевич

– По двенадцать талеров.

– Сколько? – возмущенно задохнулся Петцель. – Да это же грабеж! Я взял их в Праге за сорок каждую…

– Воля ваша, почтенный гер Рувим, – покачал головой Кац, – а только вы переплатили, да к тому же, видать, не слишком хорошо кормили в дороге ваших лошадок, отчего они совсем отощали. Впрочем, если угодно можете справиться у барышников, но эти разбойники вам и половины не дадут.

– Что вы такое говорите?! Да они откормлены так, что под ними земля проваливается…

– Кстати, – не смущаясь, продолжал Мордехай, – фургончик тоже можно продать. Хотя бы и мне. Или у вас там

что-то ценное?

– Для кого как, – горестно вздохнул Петцель. – Для таких состоятельных людей как вы, это может быть и ничто, а для меня и моей семьи эти товары – всё, что у нас есть!

– Чтобы я так жил, как вы жалуетесь! – ухмыльнулся корчмарь. – Если вам угодно притворяться простыми торговцами, то кто я такой, чтобы спорить?

– Двадцать пять талеров за лошадь!

– И кто тут только что кричал за грабеж?

Скоро они сошлись в цене, и уже вечером семья Петцелей и их слуги оказались на довольно большой барке, идущей до Гамбурга. Пан Рувим выкупил для себя и своих домашних каморку, в которой жил её капитан и владелец, поскольку это было единственное приличное помещение на всем судне. Остальные пассажиры и команда в хорошую погоду ютились на палубе, а когда та портилась, прятались в наполненный грузами трюм. Там же нашлось место и для Боруха, а вот старой Дворе хозяева все же разрешили разместиться вместе с ними.

– Мойша, а отчего от тебя пахнет пивом? – ехидно поинтересовалась Сара, едва они закончили размещаться.

– Моисей, ты что, пил? – с испугом воскликнула мать и схватилась за то место, где по её мнению у людей находится сердце.

– Что вы, матушка, – сделал невинное лицо мальчик, одновременно показывая кулак сестре. – Это слуга в корчме ненароком разлил на меня немного, вот и пахнет.

– Я думаю, судя по запаху, он не так уж мало и разлил, – продолжила девушка, не обращая внимания на угрозы брата.

– А я думаю, что приличной девушке этот запах должен быть незнаком, – парировал Мойша, и с независимым видом покинул их каморку.

– А ведь он прав, – задумчиво заметила Мира, и громко спросила у глуховатой Дворы: – а ты как думаешь?

– Это место совсем не походит для вас с детьми, госпожа, – согласно закивала старушка.

Дальнейшее их путешествие проходило спокойно. Барка, увлекаемая попутным течением, размеренно двигалась к своей цели. Когда позволял ветер, матросы ставили парус, и тогда она шла ещё быстрее, наполняя восторгом сердце Мойши, воображавшего, что их суденышко бороздит бескрайний океан. Нет, он, разумеется, не хотел стать моряком, да и где вы видели моряков – евреев? Но отчего бы будущему богатому негоцианту Моисею Петцелю не стать ещё и судовладельцем, чтобы отправиться в далекие страны и привезти оттуда несметные сокровища? Тогда никто бы, даже эта несносная Сара, не посмели бы строить насмешки над ним!

Иногда к нему, воспользовавшись сном матери и Дворы, присоединялась Сара, и они вместе стояли у борта, глазея на проплывающие мимо них берега. Несмотря на постоянные стычки, брат и сестра любили друг друга и обычно ладили между собой. Ну, кроме тех случаев, когда Мойша совершал какой-нибудь промах и становился объектом для бесивших его шуточек.

Саксонский курфюрст Иоганн Георг среди вождей Евангелической лиги слыл сторонником Габсбургов и не напрасно. Когда

скончался благочестивый император Матвей, он первым среди князей-выборщиков отдал свой голос в пользу богемского короля Фердинанда и в дальнейшем продолжал оказывать ему поддержку. Начавшееся восстание чешских сословий нисколько не изменило его позиции, и когда ему была предложена корона Богемии, он не только с негодованием отверг её, но также сделал все, чтобы прочие Евангелисты не оказали решившемуся на противостояние Габсбургам Фридриху Пфальцскому никакой поддержки. Единственным условием была гарантия свободы вероисповедания в Богемии, после восстановления законной власти, которую император ему торжественно обещал. Кроме того, ценивший своего союзника Фердинанд, предложил присоединить к Саксонии Лужицкую марку и Силезию. Отказываться от такого «подарка» было бы верхом глупости, а потому курфюрст начал собирать армию. И теперь к его столице со всех сторон маршировали банды наёмников. К одной из них и пристал бывший студент Вацлав Попел.

– Откуда ты такой взялся? – поинтересовался оторвавшийся от обеда капитан Штире, когда к нему подвели молодого человека.

– Из Моравии, – коротко отвечал Попел, стараясь не смотреть на искромсанный ножом окорок.

– У вас там сейчас жарко, – ухмыльнулся офицер.

– Я давно не был в родных краях.

– Тебе приходилось воевать?

– Нет.

– Врешь! Я всегда отличу новобранца, впервые вставшего в строй, от человека успевшего посмотреть в глаза смерти. Говори правду, а не то пожалеешь!

– Я был кирасиром.

– Вот как! И где же твой конь и доспехи?

– Остались на Праздном поле.

– Стрелять умеешь?

– Да, из пистолета.

– А с мушкетом справишься?

– Справлюсь.

– А с пикой?

– Если понадобится.

– Хорошо. Мне нужны пикинёры. Оружие и доспехи мои, жалованье – четверть талера в неделю. За бой – двойная оплата. Если уцелеешь в первом бою, значит с тебя выйдет толк, тогда можно будет поговорить о прибавке. Если случится добыча, то ты будешь иметь долю наравне с прочими пикинёрами. Согласен?

– Да!

– Тогда подписывай контракт, после чего тебя проводят в твой десяток. И запомни: за трусость в бою – смерть! За утаивание трофеев – смерть! За неисполнение приказа – смерть!

– А если…

– За дурацкие вопросы – смерть!

– Понятно.

– Ну вот и отлично. Задаток за первую неделю получишь у профоса Кирха. Так уж случилось, что этот святой человек исполняет ещё и обязанности казначея, а если случится такая надобность, то и капеллана. Ты лютеранин или католик?

– Реформат.

– Ну и ладно, мне – плевать! Эй, кто-нибудь, отведите этого моравского ублюдка к капралу Нильсу, да велите покормить. Бьюсь об заклад, что он уже дня три ничего не ел.

– Четыре.

– Ты слишком много разговариваешь, парень! – ткнул его в бок провожатый. – С капитаном Штире не так уж трудно поладить, если выполнять приказы и не болтать при этом.

– Спасибо. Я постараюсь запомнить.

– Вот-вот, постарайся, а то он тебе враз язык укоротит.

Скоро Попел получил возможность убедиться в словах наемника. Капитан и впрямь оказался человеком покладистым и незлобивым. Особенно на фоне капрала Нильса, бывшего сущим исчадием ада.