Государевы конюхи
Шрифт:
Остроносый, темноглазый Юрашка поклонился Настасье, других как бы не замечая.
— Не вели казнить, княгинюшка! Вели слово вымолвить!
— Ну, и что же это за слово?
— Увязались за мной. Уж водил, водил — да и доводился…
— Нишкни ты, — с досадой отвечала на эти странные слова Настасьица. — Садись да и ешь, что Бог послал!
Данилка насторожился.
Настасья с виду и впрямь была получше иной княгини, а он-то их в Кремле навидался. И гордость в ней чувствовалась,
И то, что статный молодец, сам, видать, с недюжинным норовом, так ей покорен — это что бы значило?
После своего знакомства с Илейкой Подхалюгой и Гвоздем Данилка значительно поумнел…
— Ешь, Юрашка. Знать, не судьба нам была покумиться, — задумчиво произнесла Настасья. — Или ты нарочно опоздал? Ведь признайся — нарочно?!
— Слово ж тебе дал, что в кумовья пойду, — отозвался тот. — Видать, иное на роду написано…
— Ох, не ко времени…
Юрашка повернулся к девке, и лицо его было хмурым, как будто стряслась беда, о которой и говорить нельзя.
— А коли и так? — спросил, и была в голосе какая-то отчаянная безнадежность.
Ничего на это не ответила Настасья, а повернулась к Данилке.
— Что запечалился, куманек? Что за кручина?
— А коли скажу… — Данилка посмотрел своей новоявленной куме прямо в черные очи. — Коли скажу — поможешь?
— Ты ж мне кум, я тебе — кума! Как не помочь?
Настасья подвинулась к нему поближе.
— Аль девку красивую высмотрел, не знаешь, как подобраться? Так это мы живо! У нас в каждой слободе тетки, да крестные, да крестницы, да сестрицы, да подружки! Нам только в Верх ходу нет, и то, ежели очень постараться, отыщем!
— Нет, не девку.
— Так что же?
— Ищу я одну вещь…
— Да что ж — клещами из тебя каждое слово тянуть?
— Ищу я синего цвета бабью душегрею с ткаными золотыми птицами. Третьего дня пропала та душегрея, и то ли ее пропили, то ли у вас, у девок то есть, оставили… Синяя, с птицами — не встречалась?..
— Решительно ты подступаешь, — с неудовольствием сказала на это Настасья.
— Сама ж просила.
— А какая тебе нужда в той душегрее?
Данилка не знал, что и ответить. Не рассказывать же за крестинным столом про удавленницу!
— Погоди-ка, княгинюшка, — вмешался Юрашка. — Дело это непростое. Я парня-то сегодня уж приметил. Он по кружалам шатался и питухов выспрашивал. И видел я его с одним человечком…
— Оттуда, что ли?
— Оттуда!
— Так! — Настасья резко встала. — Нажила
И Федосья, и Марьица, и даже высокая Авдотьица, которая одной левой сладила бы с Юрашкой, — все промолчали и глаза опустили.
— Под руки тебя, что ли, как роженицу в баню, вести? — осведомилась Настасья.
Данилка встал и пошел к двери, а она с Юрашкой — следом.
— Шубу не надевай, нам только через двор перебежать, — сказал Юрашка. — Вон, видишь, изба?
— Там Феклица живет, и она сегодня топила, — добавила Настасья. — Ну, что встал в пень?
Они вдвоем привели Данилку в маленькую, едва повернуться, избенку, вытопленную по-черному. Дым уже ушел в окошечко над дверью, и Юрашка, чтобы зря не студить помещение, задвинул то окошко деревянной дверцей.
— Садись! — велела Настасья, показав на лавку, сама села на припечке. — Говори!
— А что говорить-то?
— Пусть скажет, о чем он с Подхалюгой совещался, — подсказал Юрашка.
Он стоял в дверях, уперев руки в бока, с таким видом, что даже ежели бы сам нечистый вздумал проскочить в эти двери — и ему бы пришлось несладко.
— Я еле от того Подхалюги с Гвоздем ноги унес… — честно признался Данилка.
— А совещался-то о чем? — переспросила Настасья.
— Да о душегрее же! Я ее всюду искал!
Настасья и Юрашка переглянулись.
— Ишь заладил! Да чем она тебе так уж дорога, та душегрея?
— Ежели ее найти, то человека от дознания спасти можно.
— А что за человек?
— Родька Анофриев, конюх.
— И при чем тут бабья душегрея?
— Это его тещи покойной душегрея…
Слово за слово, вытянула Настасья из куманька про убийство Родькиной тещи да про исчезновение ее тряпичной казны, но времени на это потратила немало. И довел он рассказ до своего розыска, про похождения в доме, куда привел Гвоздь, не докладывая. Не такого рода были похождения, чтобы ими выхваляться перед зазорными девками.
— Стало быть, полагаешь, что тот Родька пришел к теще с вечера пьяный, дома ее не нашел, покопался в коробах, нашел чего получше и понес пропивать? — уточнила Настасья. — И пес на него не лаял, а если и лаял, то в общем шуме никто того не понял. А кабы ночью притащился — пес поднял бы переполох на всю слободу, и соседи бы слышали?
— Да.
— И ежели нападешь на след душегреи, то и людей найдешь, с которыми он пил? И они его невиновность подтвердят? Питухи-то?