Государевы конюхи
Шрифт:
— А покойник при чем? — встрял Данилка.
— А при том, что, случается, клад не просто закапывают, а еще и сторожа ему оставляют. Такого, что с того света когтистой ручкой достанет…
— Да Господь с тобой! — испугались обе девки, Федосьица и Дуня.
— Это ты околесицу несешь! — возразил кукольнику Томила. — Коли сторожа оставляют, то прямо с кладом он и лежит себе под землей. И когтистая ручка — при нем.
— Может, на новый лад иначе полагается? Снаружи? — защищал свою догадку Третьяк.
—
— Ничего! — уверенно отвечал Данилка. — Я нарочно смотрел — ни следов, что тело по траве волочили, ни тележной колеи. Он упал и траву примял, а как подняли — и трава, надо думать, встала. А коли бы там копали, то трава бы уж лежала привядшая.
— Можно так лопатой земляной пласт подцепить, что яму под ним выроешь, котел упрячешь, сверху опять тем пластом накроешь — и травка даже не почует, так и будет себе расти, — заметил Семейка. — И не догадаешься, будто там что-то закопано. Ну, попались мы с тобой, брат Данила…
Данилка ни словом не упрекнул Семейку в том, что через его человеколюбие им обоим теперь пропадать. Он еще и то понимал, что кабы не его приметная рожа — земский ярыжка и на Семейку бы внимания не обратил…
— Еще не попались, — уверенно сказал парень. — И постараемся не попадаться, пока…
— Что — пока? — спросил Томила.
Он еще не знал, с кем имеет дело. А Семейка уже знал. Он хорошо помнил, как началось его с Данилкой знакомство. Данилка помог вывести на чистую воду княжича Обнорского, который собрал из своих дворовых шайку и орудовал на Стромынке, жестоко расправляясь не только с путниками, но и с соперниками по воровскому промыслу. И потому Семейка услышал Данилкины слова внутренним слухом раньше, чем парень произнес:
— Пока не разберемся, кто того Терентия Горбова, на которого харя смотрела, убил и за что. А когда мы убийцу будем знать и на него укажем — нас, поди, уже не тронут.
И так он при этом глянул, так упрямо набычился — сразу сделалось ясно: пойдет по следу, как охотничий пес!
Одного не видели и не поняли скоморохи, и Семейка с ними вместе. Произнеся имя «Терентий Горбов», Данилка ощутил подступившие к глазам слезы. Так жалко ему сделалось в тот день, когда привезли дурное известие, рожавшую бабу и родившегося сиротой парнишку, что и теперь вот вспомнил о них — и прошибло!
— Стало быть, хочешь не в Коломенское вернуться, а остаться и добраться, кто по деревьям хари развешивает? — уточнил Семейка. — А как Тимофей за тебя отдуваться станет? Он-то за вас обоих отпрашивался!
Столкнувшись с правдой жизни лицом к лицу, парень растерялся. Подводить старшего товарища под батоги ему никак не хотелось.
—
Филат, скоморох-лягушка, только вздохнул.
Но зато Федосьица во все глаза уставилась на Данилку — что скажет?
— А я Ваню попрошу, Анофриева, пусть он меня в Коломенском заменит, а уж я с ним рассчитаюсь! — вдруг сообразил Данилка. — Завтра спозаранку чтобы выехал…
— Тимофея тоже он заменит? — спросил Семейка.
Данилка призадумался.
— Ин ладно, отправим Ваню в Коломенское, — решил Семейка. — Авось и Тимофей уже проспался. Пошли в Конюшенную слободу! Или он сейчас на Аргамачьих конюшнях?..
— Все вместе? — спросил Третьяк Матвеев.
Скоморохам что-то не больно хотелось выходить из церкви.
— Вместе — незачем, — рассудил Семейка. — Мы вот что сделаем — разделимся. Данила пойдет в Конюшенную слободу, я — в Кремль, на конюшни. Уж один из нас Ваню сыщет и обо всем с ним договорится. А встретимся — ну, есть же у вас такое местечко, где вы встречаетесь?
Скоморохи переглянулись.
— Кружало, небось, больше быть нечему, — продолжал конюх. — Ну, так что это за кружало? Куда нам с Данилой приходить?
— В «Ленивку», — помедлив, сказал Третьяк.
Это был кабак ведомый! По зимнему времени мимо проходить — и то боялись. Его облюбовали кулачные бойцы за то, что стоял он на Волхонке, неподалеку от Москвы-реки, где на Масленицу устраивались конские бега и бои. Чем ближе к Масленице, тем шумнее делалась «Ленивка» — молодцы уж не знали, куда силу девать!
— Лучше и не придумаешь, — одобрил Семейка. — От Конюшенной слободы — два шага, от Боровицких ворот — прямиком добежать! Ну, я, стало быть, первый пошел!
И покинул полумрак старенького храма, и зашагал, чуть косолапя, прочь.
— К Конюшенной как идти? — спросил Данилка.
Он редко выбирался из Кремля и все еще плохо знал Москву.
— Показать, что ли? — спросила Федосьица.
Сразу согласиться Данилка почему-то не смог.
— Тебе домой не пора ли? — спросил. — Федька там, поди, изревелся.
— За Феденькой бабушка смотрит, я сговорилась, думала — попляшу, хоть алтын или два заработаю! — объяснила Федосьица. — Она меня раньше вечера и не ждет.
— Да уж, все мы подзаработать думали, — добавил Третьяк. — Мы, брат Данила, раньше-то с собой по десять плясиц водили. А теперь время ненадежное, кто из наших девок смог — пристроился на Москве, а мы когда приходим — им весточку даем.
— А ты разве из веселых? — спросил Федосьицу Данилка.
— Да у нас многие девки плясать умеют, — имея в виду девок с Неглинки, отвечала Федосьица. — Просто меня с дядей Третьяком Настасьица свела.
Настасьица…