Государевы люди
Шрифт:
— И злодея Монса не знаешь?
— Виллиама знаю с младенческих лет, как знал батюшку его, сестру его Анну, — ответил Густав. — Но зная его, никогда против царя идти не сговаривал и на воровство драгоценностей не подбивал. Навет то...
— Упорство твое похвально, — вздохнул Ушаков. — Но глупо. Монсу на тебя наговаривать расчета никакого не было. Да и не один он.
И Ушаков вытащил другую бумагу.
— Караульный офицер Яшка Сумаруков, сказал, как ты просил его, караул снявши, в рентерию с тобой, как ему наказано,
— Нет!
— И это тоже, скажешь, оговор?
— Оговор!
— А это?! — потряс в воздухе Ушаков еще одной бумагой. — Светлейший князь Александр Меншиков показал, что будто бы ты хвастался ему, что можешь все, чего хочешь, из рентерии вынести и обратно внесть так, что никто того не заметит и о том не узнает. Так?
— Нет-нет! — вновь замотал головой Густав Фирлефанц. — Ничего такого я князю-кесарю не говорил!
— Выходит, что светлейший князь Меншиков напраслину на тебя возводит?
Сказать, что любимец царя Петра лжесвидетельствует, Густав не решился — промолчал.
— А не говорил ли ты светлейшему князю, что можешь сделать ему драгоценную брошь из камней, что в самой шапке Мономаха были?
— Не было такого! — вскричал Густав, чуя, что нет ему веры, коли против него сам князь-кесарь говорит!
— Ладно, — укоризненно сказал генерал-майор Ушаков. — А что ты тогда на это молвишь? — и какую-то коробочку достал, и из нее что-то, в тряпицу завернутое, вынул. — Знаешь вещицу сею?
И, положив вещицу на ладонь и раскрыв тряпицу, явил взорам крупный камень-алмаз.
Хоть и сумрачно вокруг и чадно от факелов смоляных было, а все равно с первого взгляда видать, что хорош камень — крупный, прозрачный, синевой отливающий.
— Ну чего молчишь? Что это?
— Алмаз граненый, — ответил Густав.
На что Ушаков только рассмеялся, по ляжкам себя хлопая.
— Ах ты мошенник, ах шельмец!.. Я и сам-то вижу, что не булыга, а алмаз, да не о том тебя спрашиваю. Откуда сей камень взят, ведаешь?
— Нет, — пожал плечами Густав.
— Ой ли?! — не поверил генерал-майор. А сам во все глаза на Густава глядит так, что у того мороз кожу дерет. — Камень сей нынче вечером в твоей мастерской на Фонтанке сыскали, в тайной нише, что под половицей была устроена. Там он лежал и оттуда мною взят был!..
Густав на алмаз глядит, ничего-то не понимая, и что сказать на то, не знает!
— Как же ты о нем и откуда он взят, ничего не ведаешь, когда его у тебя нашли? — кричит, брови грозно хмуря, Ушаков. — Говори, откуда камень взят и для каких таких целей?!
А что на то сказать?.. Не прятал Густав тот камень и в глаза его не видел! Может, из подмастерьев кто или из слуг его под половицу засунул? Да только зачем?.. Камень такой больших денег стоит, которых у них нет и отродясь не бывало! А спрятавши, чего они
— Молчать станешь — живо тебя на дыбу вздерну! — обещает, грозит генерал-майор. — Все одно все скажешь, но тока через муки смертные!
И ведь — вздернет!
И рад бы Густав во всем признаться, да только не знает, в чем! Глядит растерянно, сам белый как мел и что-то, так что не услышать и не понять, губами шепчет. Страшно ему!
Ушаков совсем осерчал.
— Теперь мне ничего не скажешь — огнем пытать буду! Решай Густав!.. Через час приду!..
Встал, да вышел.
А Густав остался.
Что ж такое происходит-то? Откуда тот камень взялся?.. И караульный офицер, который его оговорил?.. И остальные?.. И зачем князь-кесарь рассказал, чего на самом деле не было?..
Стоит Густав — чуть не плачет!
Ничего понять не может!..
И вот уж и минута прошла.
И за ней другая.
И уж осталось от того, отпущенного ему Ушаковым часа, меньше половинки!.. И что-то с ним после будет?!
Глава 46
С лязгом прокрутился в замке ключ, громыхнул засов, застонали петли, и металлическая дверь раскрылась.
— Выходь! — скомандовал надзиратель. — С пожитками!
С пожитками — это значит в другую камеру, на каторгу или хоть даже на свободу. Везде — с пожитками.
Мишель быстро собрал все свои вещи и, зажав под мышкой, вышел из камеры.
Надзиратель сопроводил его до лестницы, где с рук на руки передал конвоиру, который повел его дальше, по бесконечным «Крестовским» коридорам и этажам.
Куда — уж не в общую ли камеру?..
Но нет — не в общую. В административном корпусе Мишеля поджидал благообразного вида господин, в добротном пальто, в калошах и с зонтиком.
— Вы Фирфанцев?
— Да, — кивнул Мишель.
Гражданин многозначительно взглянул на конвоира, отчего тот, отступив, вышел из помещения, угодливо прикрыв за собой дверь.
— Я к вам по поручению Михаила Ивановича, — сказал господин. — Ознакомьтесь, пожалуйста.
Протянул какой-то казенного вида лист. Где были синие печати и размашистые подписи и было сказано, что арестанта Фирфанцева нынче же, по получении данного распоряжения, следует освободить из-под стражи, передав в руки господина Ухтомцева...
Наверное, того самого, в калошах и с зонтиком, который теперь ожидал, когда он дочитает бумагу.
— Я свободен? — спросил Мишель.
— Некоторым образом, — загадочно ответил господин. — Но прежде я хотел бы просить вас об одном одолжении...
Интересно знать, что может «Крестовский» арестант «одолжить» столь важному господину.
— Вы ведь, кажется, расследовали дело о хищении драгоценностей царской фамилии?
Мишель, все еще не понимая, куда клонит господин, кивнул.
— Но все, что я знал по данному делу, я уже сообщил, — сказал он.