Государи и кочевники. Перелом
Шрифт:
Вернувшись в Кизыл-Арват и увидев свою кибитку, Кертык с горечью подумал: "Стоит у всех на виду. Не спрячешься в ней. Тыкма теперь следом скачет. Не упустит он случая, чтобы не расправиться со своим старым батраком. Мало того, что я ушел от него, но еще и оскорбил сердара! О глупая моя голова!"
Стараясь сохранять самообладание, он остановился возле кибитки, привязал к жерди агила коня, умылся в арыке, снял сапоги у входа и только потом позвал:
— Джерен, ты здесь?
— Вий, люди! — с досадой воскликнула она. — Он еще спрашивает,
— Ладно, Джерен-джан, дай мне пиалку чая.
— Мурад, подай отцу чай, — сказала она сыну. — Да шурпу принеси, я на очаг поставила.
— Есть не буду, сыт, — отказался Кертык и подумал: "Вот и Мурад не знает другого отца, кроме меня, а я не знаю другого сына".
Прежде чем сесть на кошму, Кертык выглянул во двор и прислушался: нет ли подозрительных звуков? Стал пить чай, после каждого глотка настораживался. Джерен наконец обратила внимание на странное поведение мужа, спросила:
— Ты чего все время оглядываешься, Кертык? Как заяц на чужом огороде…
— Так оно и есть, Джерен-джан, — отозвался он и замолчал.
— Кертык, зачем таишь от меня что-то!
— Ничего, Джерен-джан, особенного нет, но надо нам поскорее бежать из этих мест.
— Ой, горе мне… Да чего же такое случилось?
— Случилось то, чего мы больше всего боялись, — сказал Кертык и осторожно посмотрел на Мурада. Потом перевел взгляд на Джерен. — Жив он…
Джерен вскрикнула, побледнела, потянулась рукой к вороту платья. Рука ее затряслась.
— Уедем отсюда, Кертык-джан, — произнесла, цепенея от ужаса. — Уходить надо, если он жив…
— Кого вы так испугались? — спросил Мурад, молчаливо следивший за странным поведением матери и отца. — Почему от меня скрываете? Разве я не должен знать своего врага?
— Сынок, не спрашивай… Зачем тебе знать не детское…
— Мурад-джан, — сказал спокойно Кертык, — ты, конечно, уже не маленький и понимаешь, что речь идет об опасности. Я не могу тебе сказать всего, но знай: твою мать и меня могут убить. В окрестностях появился человек, который может поднять руку на нас.
— Кертык-джан, надо уходить, — взмолилась Джерен. — Не надо ждать утра. Они могут прийти ночью, когда мы будем спать, и тогда сам аллах не спасет нас.
— Мама, давайте пойдем в госпиталь, — предложил Мурад. — И дяде Ивану надо сказать, и Петину, они сильные! Разве они не защитят нас?
Кертык задумался, отставил в сторону пиалу и чайник.
— Джерен-джан, я его видел рядом с собой… Я виноват перед тобой, Джерен… Это я уговорил тебя… Но я не могу жить без тебя… Я думаю так: может, они и не придут сегодня. Но все равно придут — не сегодня, так завтра. Поэтому не будем испытывать судьбу… Бери Мурада, и идите в барак к Петину, а я начну разбирать кибитку.
Когда жена и сын отошли и скрылись за дувалом, где стояли бараки рабочих, Кертык принялся вытаскивать колья, к которым крепилась кибитка. Он знал, что разобрать кибитку одному — занятие очень долгое. Он думал и о том, что увезти кибитку незаметно будет трудно: все равно люди увидят и скажут любопытным, в какую сторону поехал Кертык-бахши. Кертык уже снял с терима войлоки и сложил их, когда пришел Петин.
— Кертык, не горячись, — сказал канонир. —
— Кертык, да ты что! — принялись его успокаивать и другие, узнав, в чем дело.
— Брось, Кертык, пороть горячку! — повысил голос Петип.
— Ай, отстань… Ты же знаешь наш обычай. Первый муж за Джерен большие деньги заплатил, Джерен — его собственность.
— Если дело в деньгах, то можно собрать их и вернуть первому мужу, — сказал Петин. — Я сам займусь этим.
— А честь? — возразил Кертык. — Разве вернешь ее?
Пришел мичман. Следом за ним Надежда Сергеевна. Узнав о случившемся, оба призадумались. Действительно, Кертык "наломал дров" по простоте душевной. Но надо было помочь другу, и мичман, взвалив чувал с вещами на плечи, отнес его к себе домой. Надя взяла два хурджуна — с лепешками и чашками… Гвалт, возникший вокруг кибитки, привлек внимание горожан. Вскоре собралась целая толпа; люди спрашивали друг у друга, что произошло, почему бахши ломает юрту. Понять, что случилось, никто не мог. И вот уже появился пристав с тремя конными казаками.
— Эй, Кертык-бахши, ты что — с ума сошел?! Зачем тебе понадобилось среди ночи кибитку ломать?
— Провинился среди своих… Бежать хочет, — пояснил кто-то приставу. — Не уйдет — к утру голову снимут.
— Не снимут, — рассудил пристав. — Он пачпортный. А снимут — ответят по всем строгостям закона.
— Когда снимут, тогда и закон нипочем!
Столпившиеся принялись шутить и дерзить. И пристав сказал:
— Ну-ка, казаки, возьмите бахши с собой. В приставстве потолкуем. И свидетелей парочку.
Кертыка взяли под руки. Мичман оттолкнул казаков, сказал приставу:
— Он пока что не провинился. И без помощи может обойтись. А в свидетели возьми меня, господин пристав. И гляди, если что случится с Кертыком и его женой — пеняй на себя!
— Ишь ты, распорядитель, — недовольно пробурчал пристав. Однако, зная, с каким почтением относятся к бывшему мичману кизыларватцы, сказал беззлобно: — Ладно, пойдем, на месте разберемся.
Вскоре все сидели в мрачной каморке, толковали о происшедшем. Пристав составлял протокол и приговаривал сквозь зубы:
— Вот она, туземная служба! Только вчера получил телеграфный рескрипт от Комарова, что Тыкма-сердар переводится в Беурму. А сегодня этот Тыкма уже счеты старые сводит. Придется завтра послать к нему своих казаков. Пусть поговорят как следует.
Кертык молчал и хмурился. "Может быть, Тыкма и не думает о расправе? Может, и не скажет мужу Джерен, где она и с кем? Я сам наделал шуму… Ох, жизнь…"
От пристава допрошенные ушли в полночь. Кибитка так и осталась наполовину не разобранной. Ночевал Кертык в бараке у Петина. Встал очень рано, поскольку за ночь не сомкнул глаз, думал, как ему жить дальше. Сидя на крыльце барака, он смотрел на свою кибитку. Чья-то черная собака бегала около нее, обнюхивая кошмы и кундюки. "Сатана проклятая!" — выругался Кертык и решил отогнать ее. Он встал и уже направился к кибитке, по тут увидел несколько всадников-туркмен. Среди них был и Тыкма-сердар. Сердце у Кертыка заледенело, язык сделался чужим. Он опустился на корточки и стал следить, что же будет дальше.