Государства и народы Евразийских степей: от древности к Новому времени
Шрифт:
Один из текстов на сосуде описывает триумф полководца Юя: «Еще не рассвело, когда правители царств по трое слева и справа вошли в храм… Занялась заря и ван взошел в храм Чжоу… Юй вошел через южные ворота и доложил вану: „Государь приказал Юю напасть на Гуйфан… [я сразился с неприятелем и] захватил 4800 отрезанных ушей, пленил вражеского населения 13 080 человек, добыл лошадей… голов, 32 телеги, быков — 315, 38 баранов. В мою добычу вошли: 237 отрезанных ушей… лошадей 104, телег 102“. Ван сказал: „Это славно!“… Юй отвесил земной поклон и ввел [пленного] вождя в зал… Вождя допросили о причинах [его неповиновения], после чего отсекли ему голову… Юй вводил пленных и вносил отрезанные уши через ворота, поднося [их вану] у западных ступеней храма» [Крюков, 1985, с. 10–11]. Затем, в качестве жертвы сожгли тысячи отрезанных ушей [Крил, 2001, с. 162].
А древнейшее собрание китайского фольклора, Ши цзин («Книги песен») описывает выступление
«Мы выводим свои колесницы в предместье столицы. Здесь мы поднимаем знамя с черепахой и змеей! Там мы поднимаем флаг с хвостом буйвола! Флаг сокола и знамя черепахи и змеи peer по ветру!» [Крил, с. 176–177].
Подобные повествования на бронзе, где совмещены рапорты о походах и сражениях, инвентарные списки трофеев, описания триумфа победителей и казни вражеских вождей, не единичны. Их информативность многократно возрастает при сопоставлении с результатами археологических исследований в Северном Китае и Монголии, в Туве и Забайкалье. Но прежде всего эти тексты бесценны для характеристики того «варварского» мира, который был совсем близок к стенам столицы царства: «Хаоцзин, столица Чжоу, была расположена вблизи районов расселения жунов и ди, между реками Цянь и Вэй, как раз на пути вторжения западных жунов» [Фань Вэнь-лань, 1959, с. 102].
Владения Чжоу граничили с жунами и ди прежде всего в излучине Хуанхэ (Ордос) и в примыкающих к излучине землях. Северо-западное направление уже в эпоху Инь считалось особенно опасным, недаром название «Страна (сторона) демонов» появилось в XIV–XIII вв. до н. э. [Крил, с. 161]. Там, в горностепной стране, простиравшейся в неведомую и страшную даль, по представлениям обитателей «великого города Шан» и земледельцев долины Желтой реки, могли обитать только «варвары с сердцами шакалов и волков». Следует оговорить, что собирательное название жун «поначалу видимо имело значение «военный» и лишь потом стало использоваться применительно к народу. И действительно, варвары-жуны славились своим боевым духом и воинственностью» [Крил, с. 138]. Вместе с тем, это название могло обозначать самые разные племена, некоторым из которых была свойственна оседлая жизнь [Крил, с. 138–139].
Но те племена Страны демонов, о войнах с которыми рассказано в надписях на сосудах, племена степей и гор, которые «ходят с распущенными волосами», «одеваются в шкуры», «не употребляют в пищу хлебных злаков» [Крюков, Софронов, Чебоксаров, 1978, с. 275], не были оседлым народом. Их богатство — тысячные табуны коней. Так, в походе Го-гуна против северных жунов была захвачена тысяча лошадей [Крил, с. 163]. И «коней древние китайцы получали в основном от своих северо-западных соседей, разводивших их… в степях современной Монголии» [Васильев, 1995, с. 288]. Необходимость в большом числе хороших лошадей, годных для колесничных упряжек, подвигла легендарного воителя Му-вана (947–928 гг. до н. э.) к постоянным походам на северо-запад [Там же].
Другим богатством северных жунов были отары овец, стада коров и быков. Именно быки были тягловой силой для повозок, с которыми связан весь житейский уклад жунов. В этом они не отличались от массагетов, обитавших в приаральских степях [Геродот, II, 216]. Повозки с водружаемыми на них войлочными жилищами, бронзовые котлы и треножники для очага были основой домашнего быта жунов.
Другие захваченные у жунов и упомянутые в надписях предметы относятся уже не к домашнему быту, а к военной культуре. Прежде всего это колесницы, боевые орудия знатных воинов, военной аристократии жунов. Существует весьма обоснованное мнение, что иньские колесницы, унаследованные потом чжоусцами, первоначально были заимствованы вместе со «звериным стилем» в искусстве и некоторыми бронзовыми орудиями именно у северо-западных варваров [Васильев, 1995, с. 147–155]. Колесницы сопровождались многочисленными отрядами пехоты, основной боевой силы «варваров», действующей в условиях сильно пересеченной местности и при штурме городов. Вероятно на марше пехота передвигалась в повозках, о захвате которых постоянно упоминают надписи. Из других предметов вооружения упоминаются металлические шлемы и мечи.
Северные народы в повествовании Сыма Цяня
Ранние рассказы о северных соседях Поднебесной собрал в своих «Исторических записках» создатель нормативной китайской историографии Сыма Цянь (135–67 гг. до н. э.). Все его сведения по этому сюжету отрывочны, не систематичны, предельно кратки и ничем не напоминают обширные повествования Геродота о причерноморских скифах.
Кочевники, населявшие Центральную Азию в VII–VI веках до н. э., именуются Сыма Цянем жунами или ди. Позднее их стали называть ху. В ту же эпоху в степях Внутренней Монголии, Южной Маньчжурии и в отрогах Большого Хингана жили шаньжуны («горные жуны»), или дунху «восточные варвары». Северные племена были постоянными участниками политической жизни
Сыма Цянь ярко описывает их «варварский» образ жизни и общественное устройство. Жуны и дунху не были политически объединены, «все они были рассеяны по горным долинам, имели собственных вождей, и хотя нередко собиралось свыше ста племен жунов, они не сумели объединиться в одно целое». Источники отмечают у жунов и дунху посевы проса, но главным их занятием было скотоводство:
«…переходят со скотом с места на место, смотря по достатку в траве и воде. Постоянного пребывания не знают. Живут в круглых юртах, из коих выход обращен к востоку. Питаются мясом, пьют кумыс, одежду делают из разноцветных шерстяных тканей… Кто храбр, силен и способен разбирать спорные дела, тех поставляют старейшинами. Наследственного преемствия у них нет. Каждое стойбище имеет своего начальника. От ста до тысячи юрт составляют общину… От старейшины до последнего подчиненного каждый сам пасет свой скот и печется о своем имуществе, а не употребляют друг друга в услужение… В каждом деле следуют мнению женщин, одни военные дела сами решают… Войну ставят важным делом» [Бичурин, т. 1, с. 142–143].
Трудно нарисовать более выразительную картину-родоплеменного общества, еще не знавшего глубокого социального расслоения и насильственного авторитета. По словам китайского наблюдателя VII в. до н. э., у жунов «высшие сохраняют простоту в отношении низших, а низшие служат высшим (т. е. выборным старейшинам и вождям. — С. К.), руководствуясь искренностью и преданностью» [Таскин, вып. 1, с. 123]. Война и набег с целью захвата добычи — важная сторона их жизни. По словам китайского сановника VI в. до н. э., северные варвары «ценят богатства и с пренебрежением относятся к земле»; слово «богатство» объясняется здесь как «золото, яшма, полотно и шелк». Однако даже во времена наибольшей слабости мелких китайских царств жуны никогда не угрожали им завоеванием. Набеги кочевников сдерживались или ограничивались военными мерами, дарами, подкупом вождей, торговлей. В ходе военных столкновений китайцы не раз убеждались в достоинствах варварской конницы, а иногда даже перенимали одежду и оружие своих противников. Правитель царства Чжао, Улинь-ван (правил в 325–299 гг. до н. э.), «изменив существовавшие обычаи, стал носить варварскую одежду, обучаться верховой езде и стрельбе из лука». Впрочем, Улинь-ван, как и другие правители, более полагался на строительство длинных стен и укреплений вдоль пограничной линии, чем на полевую армию. Вместе с тем сами китайцы не только сдерживали жунов у своих границ, но и захватывали их земли. Первое такое сообщение относится к 623 г. до н. э., когда правитель царства Цинь, Мугун, напал на жунов и захватил «двенадцать их владений» [Таскин, вып. 1, с. 122–123].
Радикальное изменение общей ситуации в Центральной Азии произошло, согласно Сыма Цяню, в период Борющихся Царств (463–222 гг. до н. э.). Вместо прежних жунов и ди на севере и западе появляются сильные объединения кочевых племен сюнну (гуннов) и юэчжей, а про дунху сообщается, что они «достигли расцвета» и у них появился единый правитель. В IV в. до н. э. китайцы впервые называют гуннов среди своих противников.
Один из эпизодов этих войн походя упомянут в сборнике «Шо юань» («Сад высказываний»), составленном из текстов эпохи Борющихся Царств (463–222 гг. до н. э.) компилятором и писателем ханьского времени Лю Сяном (I в. до н. э.): «Яньский Чжао-ван, спрашивая Го Вэя, сказал: „Мои земли утеснены, населения мало. Цисцы отобрали и уничтожили восемь моих крепостей, сюнну мчатся во весь опор на лоуфаней“». Фоном события послужила война двух северокитайских царств Янь и Ци, о которой ведет беседу яньский государь с призванным ко двору мудрым советником Го Вэйем в 311 или 310 г. до н. э. [3] На рубеже IV–III вв. до н. э. жунское племя лоуфаней обитало в степях к востоку от излучины Хуанхэ и частично зависело от царства Янь [Ковалев, 2002, с. 155–156].
3
Пер. с китайского и трактовка текста: [Ковалев, 2002, с. 153–154; 2008, с. 185]. О Лю Сяне см. также: [Васильев К., 2002, с. 7–9].
Позднее гунны начинают ожесточенную борьбу за Ордос с царством Чжао. Война шла с переменным успехом, но в составе гуннского объединения оказались за это время те жунские племена, которые прежде были независимы. На западе соседями гуннов были юэчжи — восточноскифские (тохарские, сакские и сарматские) племена, занимавшие вместе с родственными им усунями огромную территорию от Тянь-Шаня до Центральной Монголии. Тамги (геральдические знаки) вождей юэчжийских племен, недавно обнаруженные на черных скалах ущелья Цаган-гол в Гобийском Алтае, фиксируют южную границу юэчжийских земель.