Государственная недостаточность. Сборник интервью
Шрифт:
– «Литературная газета», которую вы возглавляете и которая забирает уйму времени и сил, не отодвигает ли ваше собственное творчество в долгий ящик?
– Я бы так сказал: в принципе, конечно, это достаточно тяжелый крест, но здесь есть несколько обстоятельств. Я, как и большинство серьезных писателей, никогда не ограничивался одной только литературной деятельностью. Всегда писатель занимается еще или издательско-журнальной работой, или политикой, или благотворительностью. Чехов ездил на Сахалин, Даль изучал проблемы жизни губерний, Щедрин был крупным чиновником. Не может писатель только писать, если он будет только писать, через две-три книги ему писать будет не о чем. Это нормально. Шестнадцать лет я сидел дома на вольных хлебах и все равно чем-то занимался: издавал альманах «Реалист», баллотировался в Думу, занимался политической деятельностью, преподавал, вел передачи на телевидении.
В отношении того, что мне суждено написать, я фаталист. На огородном участке, когда лиана поднялась, на ней завязывается множество маленьких огурчиков. Но все никогда не вызревают в полноценные зеленцы, часть из них пожелтеет и отвалится, и кто их знает почему. А вот примерно десять-двенадцать вырастут полноценными огурцами. Вот так же с литературой. Как бы ни складывались жизненные обстоятельства, тебе суждено написать эти вещи и ты их напишешь. Если сверх них начнешь что-то писать, то это будет или не закончено, или неудачно. Сейчас я пишу примерно столько же, сколько писал до прихода в «Литературку». Я написал пьесу за это время, три повести, несколько сценариев.
– Но стали меньше писать публицистику.
– Абсолютно правильно, публицистики стало меньше, потому что редактор свои мысли и чувства выражает через газету, через ее направление, через статьи своих коллег. Хотя я публицистику все равно пишу… «Литературная газета» – это миссия. Когда меня приглашали на эту должность, меня возмущала искаженная картина литературного процесса, которая искусственно насаждалась со страниц газеты: в литературе происходит одно, а отражается совсем другое. Если смотреть телеканал «Культура», абсолютно не получаешь реальной информации о том, что же происходит в литературе. А мы в «Литгазете» теперь даем весь спектр.
– С вашим приходом «Литературка» кардинально изменилась: вернула себе широкого читателя, к вам потянулись регионы и писатели всех направлений, газета вернула себе статус органа общественной мысли и зеркала современной российской литературы. Какой вы задумали сделать газету, когда решили возглавить ее?
– Я понимал, что у нас литературных изданий «с направлением» – переизбыток, они все «с направлением». «Новый мир» – с направлением, «Наш современник» – с направлением, «Знамя» – еще с каким направлением. Там свой узкий круг авторов, там, если ты не входишь по нескольким признакам в эту обойму, тебя близко не подпустят к изданию, даже если ты написал гениальное произведение. Было необходимо такое издание, где может выступить писатель с любыми взглядами, с любой эстетической концепцией, где могут столкнуться мнения критиков, которые давно уже не спорят. Я пришел с идеей, что мы делаем общую литературную газету, где может выступить любой писатель, деятель культуры, политик – независимо от политических взглядов. Таким образом, мы даем полную картину современного литературного и духовно-культурного процесса.
Это не значит, что у меня нет своих симпатий. Я по взглядам – консерватор, патриот. Я никогда этого не скрывал. Я писал статьи о патриотизме, когда это слово вообще не пускалось в центральную прессу, моя статья «Россия накануне патриотического бума» вышла в «Комсомольской правде» в 1992 году. Но я считаю, что самое последнее дело, когда главный редактор начинает всем навязывать свою точку зрения, как политическую, так и эстетическую. Поэтому у нас представлены все направления, даже скандальные. Я, например, считаю, что Владимир Сорокин – это литературное хулиганство, но раз есть такая проблема, мы дали высказаться всем: Сорокину, его издателям, движению «Идущие вместе». А читатель пусть делает вывод.
Но что поразительно: эта позиция вызвала жуткое раздражение как с одной, так и с другой стороны. С одного края нас называют либерал-предателями, сионистами и т. д., а с другой стороны – зоологическими красно-коричневыми, антисемитами и т. д. Каждый из нападающих на нас, будучи в идеологических шорах, видит только свое. Они не видят, что мы даем весь спектр патриотической литературы, а видят только, что даем весь спектр либеральной, и наоборот. На что я сказал: «Пока я главный редактор, на страницах «ЛГ» будут все писатели». Мы восстановили традицию поздравлений писателей с юбилеями, независимо от направленности их творчества. Я, например, скептически отношусь к политическим и тем более литературным заслугам Анатолия Приставкина, но когда у него был юбилей, мы поздравили его, потому что он – фигура в современном литературном процессе. Мы не можем сейчас предсказать точно, останется тот или иной писатель в истории литературы или его забудут через несколько лет. Никто
Поэтому единственное, что мы можем сегодня, – максимально объективно отражать литературный процесс. Оценки мы тоже даем, но аргументированные, а не такие: «Он мне не нравится, значит, плохой писатель». Это не разговор. Есть процесс, мы вам его даем, вы читайте, смотрите сами, что вам нравится, а что не нравится. Еще нельзя забывать такую вещь, что я по образованию филолог, я – кандидат филологических наук, поэтому, хотя и в неразвитом виде (поскольку я давно оставил это направление), наукообразный взгляд на процесс у меня есть. Я всегда еще думаю о том, что по этим газетам будет писаться история литературы или, по крайней мере, история литературного процесса нашего сложного времени. Так как же мы можем только из-за вкусовых соображений сказать: «Нет, этого нам не надо»?!
– Говорят, что Поляков опять «пошел в политику»..
– Это миф. Меня уже полоскала по этому поводу на радио «Эхо Москвы» Римма Казакова, мол, Полякова нельзя пускать в политику. Это абсолютно не соответствует действительности. Депутатом становиться не собираюсь. Единственное, что я сделал, вступил полгода назад в партию «Единая Россия». Почему я это сделал? Я всегда был политизирован. При нынешней жизни оставаться вне политики нельзя. Каждая партия отражает определенное мировидение, поэтому каждому надо определиться – с кем ты? Я понимаю людей, идущих к коммунистам, и понимаю людей, идущих к Немцову, к которому идут те, кто наворовал, а он им обещает, что все им оставит. Я проанализировал весь партийный спектр. Меня всегда тянуло к движениям государственническо-консервативного характера. На сегодняшний день «Единая Россия» – партия, наиболее близкая к моему идеалу партии российской государственности, хотя меня в ней не все устраивает. Если бы я не был писателем, а был бы политиком, я бы создал Партию российской государственности, главной задачей которой было бы укрепление и развитие государственности в стране. Русский народ устроен так, что без государственности он исчезнет. Я, может быть, скажу крамольную вещь, но я ее скажу. Обычно говорят, что сила, удерживающая в истории русский народ, – это православие. Это верно только отчасти. Православие действительно помогло сформироваться русскому народу, под его воздействием были выработаны культурные и нравственные ценности, но все-таки государственность для русского народа – на первом месте. Пример очень простой. Мы семьдесят лет жили в атеистическом государстве, и атеистическое государство выиграло жесточайшую войну, и оно поставило на службу народу атомную энергию и вышло в космос. Но как только начался кризис государственности, случился крах. А ведь этот кризис происходит на фоне ренессанса православия. Для русских ослабление или утрата государственности чреваты исчезновением. На сегодняшний день партия «Единая Россия» худо-бедно, удачно-неудачно ставит перед собой эти задачи модернизации и развития российской государственности.
– При этом в храм вы ходите?
– В храм я регулярно не хожу. Я – человек, на сегодняшний день пребывающий в стадии воцерковления. Я себя не тороплю, потому что тут есть одна проблема. Я, как советский интеллигент в первом поколении, воспитанный на советском рационализме, воцерковление начал с чтения литературы. Сначала я читал атеистическую литературу, потому что при советской власти информацию о религии можно было получить только из нее. Потом я стал читать первоисточники – бабушка подарила мне Библию, когда я был студентом, потом я открыл святоотеческую литературу – православных авторов, в частности, интересовался православием как важнейшим фактором формирования культуры, менталитета. Проблема заключается в том, что мистическая связь с Создателем пробуждается в детстве, если человек с младенчества воспитывается в религиозной семье, когда его водят в храм с детства. Я рос в атеистической семье, поэтому во мне мистическое чувство не воспитано. Обе мои бабушки были неграмотные, и их православие было бытовое, поведенческое.
Не было философского понимания веры, знания глубинных вещей, кроме знания народно-православных праздников. Поэтому я не ведаю, откроется мне или нет мистическая связь с Богом. Во всяком случае, я участвовал в нескольких паломнических поездках (в частности, по косовским монастырям), где я прикладывался к деснице Иоанна Крестителя, к мощам святителя Николая. Эти поездки очень сильно на меня повлияли, потому что за рациональным знанием, попыткой понять нашу веру через православную философию забрезжила прямая мистическая связь. Что будет дальше, я не знаю.