Государственная недостаточность. Сборник интервью
Шрифт:
– В вашей нашумевшей повести «Демгородок», по-моему, очень точно спародирован генерал Лебедь в образе адмирала Рыка…
– «Демгородок» я начал писать сразу после событий августа 91-го. Я ни секунды не сомневался, что все происходящее – грандиозная геополитическая интрига, а никакое не противостояние демократии и тоталитаризма. Очень тяжело переживал развал страны, мне было совершенно очевидно, что в результате беловежского раздела в территориальном отношении выиграли все республики, за исключением России. А потом начались реформы, за которые в той же Америке «реформаторов» линчевали б через полгода. Но не так в России… у нас История обычно «наказывает» тенденцию, политическую силу и гораздо реже – людей, персонально виновных в страданиях собственного народа. Я решил хотя бы в воображении восполнить эту несправедливость. Так возник замысел «Демгородка» –
Сегодня мне частенько указывают на определенное сходство генерала Лебедя с моим литературным героем. Есть и вообще уникальное совпадение. Накануне выборов была встреча А. Лебедя с писателями. В конце я решил подарить «Демгородок», выпущенный издательством «Республика» в конце 94-го, и вдруг с изумлением обнаружил, что адмирал Рык, красочно изображенный на «супере», потрясающе похож на генерала Лебедя. В общем, книжку я дарить не стал, мало ли что… А если серьезно, я убежден: из страшного экономического, политического, идейного и нравственного кризиса, из объятий антигосударственных и криминальных сил без диктатуры мы не выберемся, хотя совсем не обязательно эта политическая система будет называться «диктатурой», а «начальник государства» (один из титулов маршала Юзефа Пилсудского в Польше) будет называться диктатором. Собственно, полудиктатуру, приняв послеоктябрьскую конституцию, мы уже имеем, хотя и называем ее президентской республикой… Разговоры о свободолюбивой интеллигенции, особенно о той ее части, что занята в СМИ, как о гаранте демократии просто смешны… Но если уж мы и обречены на диктатуру, то это должна быть диктатура во имя интересов страны, а не против них… И тут не все, конечно, но многое зависит от личных качеств человека, которого история выдвинет на роль адмирала Рыка…
– Ваш роман «Козленок в молоке», как известно, был выдвинут на Букеровскую премию. В этом видится ирония судьбы: ведь «Козленок» блестяще высмеивает как раз первый русский Букер, доказывает полную независимость мнения жюри от качеств представленного на его суд текста. Да и сегодня ситуация не изменилась. Один мой друг, характеризуя букеровские страсти в России, просто процитировал детскую песенку: «По блату, по блату дала сестренка брату…»
– «Козленок в молоке» – мой первый роман. (Все вещи, написанные ранее, – повести, опубликованные в «Юности» Андрея Дементьева.) Не просто роман, а роман-эпиграмма, то есть вещь сатирическая. В нынешнюю эпоху отечественная интеллигенция снова повела себя как козел-провокатор и повела, извините за каламбур, общество совсем не в том направлении. Элита, приносящая вред вскормившему ее народу, – это антиэлита, достойная самого сурового осуждения. Но я человек по натуре незлой, и вещь, задуманная как роман-разоблачение, вылилась в роман-эпиграмму, если верить откликам читателей и критиков, очень смешной. Во всяком случае, издание, выпущенное «Ковчегом – ОЛМА-Пресс», буквально сдуло с прилавков. Это и есть для меня главная премия…
– Какие современные русские писатели близки вам?
– В 1995 году я стал редактором альманаха «Реалист», который выходит благодаря поддержке одноименного общественно-политического клуба, возглавляемого Ю. Петровым. Я убежден: реалистический метод – ствол литературы, а любой эксперимент, любые «измы» – ветви, побеги. Конечно, без ветвей ствол больше похож на столб, и в этом мы имели возможность убедиться, но ведь ветвей-то без ствола вообще не бывает… И потом, по моим наблюдениям, в реализме гораздо труднее быть талантливым, он требует полноценного дара, а исключительно экспериментом занимаются те, кому Бог дал частичный дар. Я ничего не хочу сказать дурного об этих людях, в конце концов, проводятся же Олимпийские игры и среди спортсменов-инвалидов. Но было бы странно, если бы при этом делали вид, что не существует нормальных спортсменов и нормальных Олимпиад. А ведь именно такая картина возникает, если полистать многие нынешние литературные журналы… Задача альманаха «Реалист» – реальная картина литературного процесса и публикация произведений, которые нормальный человек может прочитать до конца… О том, что «командное» мышление нам чуждо, говорит хотя бы список имен наших авторов: прозаики М. Алексеев, А. Афанасьев,
– И последний вопрос. Как вы связаны с Подмосковьем?
– И по материнской, и по отцовской линии я родом с Рязанщины. Одни приехали в Москву на заработки еще до революции: дед с материнской стороны служил мальчиком в одной из сытинских лавок… Другие стали москвичами на волне индустриализации. Думаю, только специалист-этнограф точно укажет, где заканчивается Подмосковье и начинается Рязанщина. Очень люблю бывать в моем подмосковном доме, а самые трудные минуты жизни пересиливаю, копаясь в грядках…
ЧП российского масштаба
Каждое новое произведение этого писателя не похоже на предыдущее. Каждое – событие. «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Апофегей», «Дем-городок», «Козленок в молоке»… Что это? Холодный, хирургически выверенный срез русской действительности или же крик задыхающейся от боли, скорбящей и любящей русской души?
О литературе и жизни с автором этих произведений – писателем Юрием Михайловичем Поляковым беседует Сергей Каргашин.
– Юрий Михайлович, давайте начнем с общего: каково сегодня самочувствие литературы?
– Литература сегодня в значительной степени утратила свой общественный авторитет. И утратила его не по своей вине, точнее, не только по своей вине. Ведь даже в самые суровые времена отечественная литература отстаивала нравственные константы: предавать – нехорошо, лгать – нехорошо; воровать – нехорошо, любить Родину – хорошо… Да, героиней пьесы могла стать женщина, сдающая любимого мужа в ЧК по идейным соображениям. Но не нам судить ту эпоху, ибо наша современница может запросто сдать мужа киллерам по соображениям сугубо материальным.
И потом, литературу надо всегда оценивать по произведениям настоящих писателей, а не тех литературных проходимцев, которым не важно, кого обслуживать – партократов или демократов, – лишь бы платили… К отечественной словесности они имеют такое же отношение, как переодевшийся в милицейскую форму вор-домушник к правоохранительным органам.
Подлинная литература, по своей природе призванная давать нравственную оценку происходящему в обществе, оказалась абсолютно лишней, даже «вредной» в пору «реформ со взломом». Ведь она могла, попросту говоря, вывести народ на улицы. Не вывела… Не сумела, не захотела или не смогла – пусть разбираются историки. Время ушло, и теперь литература лишена не только решающего, но даже совещательного голоса. Парадокс заключается в том, что сегодня можно говорить все что угодно и при этом не быть услышанным…
– Кому это выгодно? Стихийно ли оказалась литература на задворках нашего сознания, или тут кто-то руку приложил?
– Я думаю, правда лежит где-то посередине. На тектонические сдвиги, происходящие в России, влиять пытаются многие, и самыми разными способами. Очень уж велика ставка – седьмая часть суши! Впрочем, бочка масла, вылитая за борт во время шторма, если верить морским рассказам, может спасти корабль, но бурю-то она не остановит…
Новая власть утвердилась ценой распада единого государства, ценой утраты исконных российских земель, и было бы странно, если бы новые руководители попросили прокомментировать эти события патриотически мыслящих литераторов. Поэтому оппозиционно настроенные писатели быстренько исчезли из эфира, а следом – из печатных изданий, сориентированных на новую кремлевскую тусовку.
Дошло до смешного. Возьмите ту же «Литературную газету», призванную вроде бы знакомить читателя с новостями литературного процесса. Но если исследователь XXI века захочет по подшивкам «ЛГ» ознакомиться с литературной жизнью России конца двадцатого столетия, он получит совершенно превратную картину. Это как если б в XIX веке перелистать солидное литературное издание и не найти там даже упоминания, допустим, о Лескове. Нонсенс? Перелистайте «ЛГ», и вы убедитесь, что нонсенс стал нормой литературной жизни. С сожалением вынужден отметить, что тем же грешат литературные издания противоположной ориентации. Можно, конечно, игнорировать литературного соперника, но тогда нечего обижаться, что читатель начинает игнорировать литературу.