Готамерон. Часть I
Шрифт:
— К осени муж обещал задержаться в городе до весны, — с азартом добавила она. — Он хочет большую семью. Так что в ближайшее время, дядя, тебе поступит заказ как минимум на одну колыбельку.
— Этот заказ я исполню с радостью, — улыбнулся плотник, — и притом совершенно бесплатно. Пусть милосердие владыки Нисмасса коснется вас.
— Надеюсь, Нисмасс был милостив и к моему брату, — нерешительным голосом произнесла Адельгейда. — Не верю, что он мог забыть о нашей семье. Я всю жизнь молилась у алтарей, и дары приносила еженедельно. Не верю, что он мог забыть…
Вудберт поцеловал жену в висок и кивнул.
— Не сомневайся, Адель. Боги жестоки
— Да, тётя, — поддержала Астрид. — Нисмасс благоволит праведникам в назидание грешникам, а ты праведница. Правда-правда.
Адельгейда обратила рассеянный взор на Блейка, и тому ничего не оставалось, кроме как пожелать ее брату скорейшего выздоровления. В действительности с молодым фордом могло произойти все что угодно. Долгие плавания и морские баталии научили его иначе смотреть на мир. Блейк верил, что жизнью каждого управляет не король и даже не боги, а всего-навсего случай. Много раз он видел как капитаны, умоляя Нисмасса или Нигму о снисхождении, отправлялись на дно вместе с кораблем. Видел, как в пучине погибали настоящие святые, на которых молились целыми городами. В боях с пиратами, надо думать, его тоже спасли не боги, а верная сабля. Из всего этого в свое время он сделал вывод, что троица, правящая их миром, просто принимает к сведению доносящееся отовсюду жужжание, которое люди называли молитвами. Не исключено, что брат Адельгейды сейчас лежал под кучей камней, а муж Астрид вез печальное известие.
Сосредоточившись на море, Блейк присмотрелся к тому месту, где сквозь молочную дымку стало просачиваться зеленоватое сияние. Астрид радостно взвизгнула и поспешила к краю пристани. На липовую рощу вновь опустилась тьма, и ему пришлось зажечь факел.
— Всякий раз, когда приходит торговый флот, на твое лицо как будто ложится тень, — недовольно произнесла Адельгейда.
— Может это потому, что в порту я всегда стою в тени? — предположил Блейк, приподняв ветку липы.
— А мне кажется, что ты ждешь чего-то плохого? — донесся из темноты ее упрямый голос. — Прости мне мой вопрос, Блейк, но я не первый раз замечаю морщины у тебя на лбу, когда ты смотришь на корабли. Разве моряк не должен любить море?
— Нет, госпожа. Я никого не жду, и счастлив, когда вижу на борту соленых братьев, вернувшихся из плавания невредимыми.
— Скоро и сам отправишься в путь, — заметил Вудберт. — Как всегда до весны?
— Да. Куда-нибудь, куда нужно долго плыть. Сезон штормов пережду в Хладной гавани или в Синкаре, а весной опять пожалую к вам. Ходят слухи, что лорд Натэрос будет набирать людей для рейдов в Борфорд. Если повезет, подамся к ларанским каботажникам и зимой скоплю еще деньжат.
Вудберт пристально на него посмотрел, супив брови. Блейк понял, что так легко не отговорится. Причины для беспокойства у него, конечно, были. Сухопутные крысы обычно назвали это суевериями.
— Клянусь семью столпами, Блейк, в порту ты и впрямь как на похоронах, — осведомился Вудберт, вознамерившийся довести дело супруги до конца. — Сам-то я могу только гадать, почему. Сорок пять лет — не возраст для моряка, но еще лет десять, и резвости поубавится. Ноги и руки ослабеют. Пальцы перестанут слушаться. Боишься, наступит день, когда придется променять палубу на твердую землю?
— Никогда! Я лучше на дно пойду, — вспылил Блейк. — Что ты вообще можешь знать о морском быте? Ты же всю жизнь в мастерской просидел, прям как твой Святой Картнер. Запомни, стоит только тертому
— Чего тогда хмуришься? Может преступление какое планируешь?
Вудберт говорил в шутку, и Блейк ему подыграл, выдавив жиденькую улыбку. В их обществе считалось зазорным выставлять тоску и думы напоказ. В общении с друзьями следовало придерживаться веселого, непринужденного тона. Попытаешься слишком много размышлять, и любой тебе напомнит, что это вредно, а то и вовсе решит, что ты затеял что-то дурное.
— Для моряка родная гавань — символ избавления от опасностей, которые подстерегают на открытой воде, — попытался объяснить Блейк. — К несчастью, мир устроен так, что один спасается от беды, а другой в нее попадает.
— Но ведь так происходит везде, а не только в море?
— Ошибаешься. Говорят же, что форду впрок, то южанину — смерть. Пока моряк целует песок родной гавани, человека — живущего по соседству, могут в него зарыть.
— Все равно не уверен, что понимаю тебя, — напряженным голосом молвил плотник, глядя, как племянница забирается на бочонок у пристани и размахивает горящим амулетом.
— Вода, Вудберт, испокон веков считалась проводником между мирами, принося и унося с одного берега на другой много грязи. Я говорю не о гнилых водорослях и обломках судов. Это могут быть и люди, чаще живые. Еще вода приносит вести, как добрые, так и дурные.
Последнюю фразу Блейк сказал, глядя на Адельгейду. Женщина вздрогнула и сильнее затеребила вычурный поясок, притворившись, что наблюдает за плывущим в тумане зеленым огоньком.
— Порт, который нас всех кормит, по-твоему, зло? — в недоумении переспросил Вудберт.
Плотник так ничего и не понял, да и куда ему было. Работа за верстаком сделала его таким же дубовым и несгибаемым, как та столешница, на которой он мастерил сундуки и шкафы. Взвесив каждое слово, Блейк объяснил коротко и просто:
— Многие города стоят у воды. Во многих есть порт, а порт, мой друг, — это врата в город. Корабли приходят чаще и привозят больше товаров. Однако, кроме полезных вещей и способных людей, на них везут большие неприятности. Чаще у таких неприятностей есть руки, ноги и голова, которыми они умеют пользоваться. Некоторые из них, как например Святой Ребар, меняют мир к лучшему, другие, подобно Октавиону, могут принести смерть целой империи. Имея порт под боком, ты никогда не знаешь, в каком мире проснешься завтра.
На это Вудберт не нашел что ответить. Блейк удовлетворенно кивнул и отвернулся. Стоя под низкими ветвями лип, они втроем стали наблюдать за тем, как из тумана проступают очертания новых судов.
***
Пронзая носом пелену тумана, торговая каравелла приближалась к бухте Готфорда. В темных водах под килем все чаще стали появляться песчаные бугорки. На корме ударили в колокол. Берег был близко, а вместе с ним и опасная отмель в центре лагуны. С палубы уже были видны огни нижнего предела и строй фахверковых домиков, на фоне которых покачивались мачты рыбацких лодок. Далее, за контурами зданий, очерченных лунным светом, поднимались травянистые холмы, изрезанные каменными лестницами и многочисленными деревянными ярусами с домами. Слева на утесе стояла башенка маяка с пылающей жаровней на вершине. Справа бесформенной громадой небо подпирали отвесные скалы, поросшие стройными елями.