Готический роман. Том 1
Шрифт:
Тут фрау Инге, наконец, надоела их болтовня, и она сказала хмуро, без улыбки:
– Может, вы выпьете по чашечке кофе?
Обе задрыги – и красивая, и страхолюдная – так обрадовались, будто две недели уже кофе не пили. Они прямо побежали к столу, с которого фрау Инге стала убирать поднос с грязными чашками, чтобы поставить туда чистые. А я продолжал стоять на пороге, потому что не знал, что мне делать – уходить или оставаться. Тут фрау Инге, наконец, меня заметила. Раньше эти две настырные дамы – надо будет спросить Ури, что такое «дамы» (он, конечно, знает) – так ее уболтали, что она про меня вообще забыла.
– Боже, Клаус, – мне она улыбнулась, не
Страхолюдная Доротея наклонила голову к плечу и стала похожа на кривой торшер, который стоит в спальне у фрау Инге:
– Видите ли, дорогая Инге, мы бы хотели поговорить с вами наедине.
Фрау Инге высоко подняла брови:
– Что-то серьезное?
Доротея открыла рот и хотела, наверно, сказать, что да, серьезное, потому что Вильма наступила ей на ногу под столом, – мне с порога хорошо было видно, как одна грязная кроссовка прижала носком другую грязную кроссовку – тогда Доротея закрыла рот и ничего и не сказала. А я пошел на крыльцо снимать сапоги. С крыльца я увидел Ури в рабочем комбинезоне: он возился с красными камнями, которые приготовил когда-то Карл, чтобы пристроить добавочную комнату к боковой стене свинарника, где второй выход. Ури помахал мне издали, чтобы я подошел поближе. Мне уже очень хотелось идти завтракать, но Ури снова позвал меня, так что пришлось спуститься с крыльца и подойти к нему.
– Ну, как там наши гостьи? Зачем пожаловали? – спросил он.
Я немножко подумал и ответил:
– Наверно, чтобы пить кофе.
Ури засмеялся и опять объявил, что мне цены нет. Не знаю, может, он хотел этим сказать, что за меня никто ничего бы не заплатил, – ну и не надо, пусть не платят!
– Ладно, иди есть. Только обязательно запомни все, о чем они там будут говорить и расскажи мне, ладно?
Я сказал «Ладно, запомню» и вернулся на кухню – фрау Инге уже налила кофе своим гостьям и поставила чашку и бутерброды для меня. Я был такой голодный, что сразу набросился на бутерброды и сперва прослушал, о чем говорили за столом. Когда я прожевал первый бутерброд и взялся за второй, я вдруг услыхал мамкино имя:
– ...должны отреагировать на злобные инсинуации Марты, – говорила Доротея про мамку на незнакомом языке.
– Т-с-с! – зашипела Вильма и показала глазами на меня. Доротея посмотрела на меня, но, по-моему, не увидела, потому что глаза ее были затянуты какой-то блестящей пленкой, в которой отражался маленький-маленький я и маленькая-маленькая фрау Инге с кофейником в руке.
– На что тут реагировать? – спросила фрау Инге уже по-немецки.
– Но ведь нельзя допустить, чтобы эта... – начала Доротея, но Вильма опять зашипела и показала глазами на меня.
– Нет, так невозможно разговаривать, – сказала Доротея и взяла с блюдца свою чашку с кофе, к которой она до сих пор не прикоснулась. – Мне кажется, в этом замке есть достаточно комнат, где можно было бы обсудить этот вопрос без помех.
Фрау Инге налила мне кофе и поставила кофейник на стол:
– О чем тут еще говорить? Все и так ясно. – сказала она устало, и я вспомнил, что она всю ночь бродила где-то в своем парадном платье, пока Ури спал одетый в кресле в ее спальне.
– Как это, не о чем говорить? – расплескав мой кофе, красивая Вильма вскочила из-за стола и начала нервно шагать по кухне. – Мы сюда специально приехали, чтобы предложить вам свою помощь!
Мне показалось, что и на ней, и на Доротее надеты те же самые мятые майки, в которых они были вчера на празднике, – может, они тоже спали
– Хотела бы я знать, над чем ты смеешься, Клаус? – сердито спросила Доротея. – Что ты нашел смешного в моих словах?
По-моему, она страшно разозлилась, а я удивился, чего она ко мне привязалась, – я в это время представлял себе мамку и булочника Петера без одежды и даже не заметил, что Доротея что-то сказала.
– Оставьте его, – вступилась за меня фрау Инге, он вас даже не слышал, он думал о своем – правда, Клаус?
Я всегда удивляюсь, как она до всего догадывается?
И тут я вспомнил, что обещал пересказать Ури весь их разговор, а сам почти все прослушал. Я решил: пусть будет не сначала, но все, что они скажут теперь, я постараюсь запомнить. Я взял с тарелки третий бутерброд – он был с сыром, а я сыр не очень люблю – и стал медленно его жевать, делая вид, что я вовсе не слушаю. Я и на самом деле не слушал, а только запоминал, – это гораздо легче. Когда я запомнил столько, что голова у меня начала лопаться, я быстро проглотил последний кусок сыра, сказал «Спасибо», встал из-за стола и направился к выходу.
– Слава Богу, наконец можно будет поговорить спокойно, – сказала Доротея, когда я выходил.
Я надел сапоги, подошел к Ури и стал смотреть, как он укладывает камни. Руки его так и летали: сперва он наливал толстый слой цемента, потом клал на него ровный ряд камней, тесно прижимая один к другому, потом заливал в щели еще цемента и разравнивал его мастерком. Он почувствовал, что я стою за его спиной, и обернулся:
– А, Клаус! Ну как, поел? Можешь рассказать, что ты там услышал?
Я глубоко вдохнул воздух и сказал, что могу, только быстрей, пока я не забыл. Мне очень хотелось, чтобы Ури был мной доволен: до сих пор все, кому не лень, меня ругали, и только он заметил, что я могу запомнить и повторить какой угодно разговор. Он даже говорит, что такой памяти, как у меня, он не встречал у самых умных людей. Иногда он читает мне страницу из какой-нибудь ученой книги, и я ему эту страницу повторяю, хоть часто ни слова не понимаю, а он следит по книге, правильно я повторяю или нет. Почти всегда я повторяю все слово в слово, и тогда Ури восхищается, хлопает меня по плечу и говорит, что я – настоящий органический магнитофон! Мне очень нравится, когда он так говорит – ведь до сих пор никто никогда мной не восхищался.
Ури положил мастерок, скомандовал «Начинай!», и я начал:
– Нельзя допустить, чтобы такой клеветнический выпад остался безнаказанным!
– Я совершенно не понимаю, о чем идет речь.
– Зачем вы так говорите, Инге? Вы прекрасно знаете, о чем я говорю!
– Понятия не имею!
– Мы понимаем, что вам неприятно, и уважаем ваши чувства, но ...
– Бред какой-то! Какие чувства?
– Этот гнусный спектакль!
– Мы, к сожалению, опоздали и не видели начала...
– ...но нам рассказали, как эти люди издевались над вами и над вашим больным отцом.
– Мы опоздали, а то бы мы ни за что не допустили такого издевательства...
– Да с чего вы взяли, что речь шла о нас с отцом? Ведь имен никто не называл!
– Ну и что? Аналогия была такая прозрачная, что и без имен все поняли намек.
– Да не было никакого намека! Вы что, хотите, чтобы я самолично узнала себя в героине деревенского балагана?
– Вы просто выворачиваете все наизнанку!