Готика. Провинциальная версия

Кубанцев Константин

– Выиграем. Я в этом уверен! Используя напор, грубую силу, подлог. Разумеется, мы выиграем, но вклад наш, твой и мой, будет не велик, а главное – банален. – И, выдавая тревогу, охватившую его, он снова провел рукой по волосам: – Да кому это надо!

– Не позерствуй, пожалуйста. Умная и расчетливая кампания, проведенная профессионалом, всегда приносит плоды! А ты – профессионал в ремесле, коим не всякий мог бы овладеть. Потому что для этого требуется много редко сочетающихся качеств. И еще одно, самое главное, талант! Ты – талантлив! И ты это знаешь!

Она говорила, теребя сережку. Бриллиант в полкарата, вставленный в платиновую оправу, казался мерцающей росинкой на рыбьей чешуйке. Бриллиант и платина. Они напоминали о серебряном веке, о сумасбродном времени, наполненном

вычурными рифмами, о времени, когда женщинам не приходилось демонстрировать непреклонную уверенность в себе. Она говорила и в её голосе явственно слышались ласковые нотки.

Сергей усмехнулся. Глаза его блеснули озорно. И снова потухли.

– Не утешай.

– Расскажи, – попросила Лора.

– Не стоит! – удрученно махнул рукой Сергей.

И она поняла, что он все расскажет.

– Не вышло! Какой-то идиот врезался в нашу группу за полминуты до начала. Вот-вот должна была появиться его машина, но… Словом, возникла не просчитанная ситуация! Шум! Переполох! Волк испугался и приказал стрелять.

– Волк? – переспросила Лора. – Испугался?

И её интонация не выдала её: осталось не ясным, удивлена ли она…

– Наверное, испугался. Я не знаю. Снайпер открыл огонь.

– Кто?

– Я же сказал, не знаю! Снайпер. Наблюдатель. Чистильщик. Киллер. Откуда я знаю, кто он и как его следует называть?

Сергей щелкнул зажигалкой. Огненная капелька, подрагивая, дважды лизнула кончик сигареты, прежде чем бумага и табак затлели.

Он нервничает, это очевидно, подумала Лора.

– Шагалаев? – переспросила она недоверчиво.

Сергей не заметил в её интонации ничего не обычного: ни излишней настороженности, ни насмешки, и отнес этот вопрос, скорее, к категории риторических, чем уточняющих.

– Я думаю, да, он! Ах, все ясно! Не получилось! И они, все кто там был, стали свидетелями. От свидетелей принято избавляться! И вот еще что… – Сергей не договорил. Поморщившись, словно попробовал что-то чересчур горькое, он оборвал фразу.

– Продолжай, – предложила Лора.

– Да, пожалуй, так было бы правильно… – произнес он задумчиво, словно заканчивал мысль, что только что обрела в его голове конкретную форму.

– Ты о чем?

– Разве мы – не свидетели? – спросил он с той горечью, что ранее Лора в его интонациях не замечала.

Он с неприятным чувством отметил, что его сердце снова сбилось с ровного размеренного марша, и подумал, что не стоило начинать этот разговор, даже с Ларисой, потому что ни какие слова ровным счетом ничего не исправят.

– Из действующих лиц – мы превратились в свидетелей, – закончил он свою мысль.

– Получается, что и Шагалаев – свидетель? Да? Нет?

– Получается, – кивнул Сергей.

– Ну хорошо, мы – свидетели, – временно сдала свои позиции Лора. – Это – плохо?

– Хорошо или плохо? Не уверен… Да, думаю, плохо! Следуя традиционному ассоциативному ряду, быть свидетелем – плохо, потому что…

– Потому что от них принято избавляться?

– Их принято устранять!

– Потому что их никто не любит?

– Не путай свидетелей с очевидцами.

– Никогда, – усмехнулась Лора. – Я так часто оказывалась в роли… как ты выразился… ах, да, в роли очевидца!

– Свидетелей ненавидят, их избегают, за ними охотятся.

– Ты меня пугаешь. Мне страшно.

– Мы – свидетели, – поморщился он, уловив в её словах изрядную долю сарказма. – Разве ты не чувствуешь этот отвратительный смрад опасности, что шибает в ноздри, а? Мы – в опасности.

– Ты? Я? Свидетель – тот, кто видел. А мы? Что-то слышали, что-то знаем. Или не знаем, а? – возразила Лора.

– Но ведь именно я выбрал его! – сказал Сергей с деланной усмешкой

– Выбрал?

– Выбрал! Ах, как это трудно – выбирать.

– Кого?

–Фришбаха.

– Забудь!

– Нет. Я нашел его – отыскал среди сотен, тысяч. Выбрал! Когда мне на ум пришла идея, возник первый вопрос: а где взять человека – человека, безоговорочно подходящего на эту роль? Чтобы отвечал всем требованиям. Каким? Первое, он должен быть похож! Рост, конституция, возраст. Второе, он должен был согласиться, понимая, чего от него ждут. И должен

был убедить меня в том, что он согласился, и что он не переменит своего решение никогда – ни через неделю, ни через месяц, ни через два месяца, он должен был убедить меня в том, что не подведет! Как убедить? Тогда я этого не знал. Но я рассчитывал, что сумею это понять, и что моя интуиция не подведет меня в самый главный и самый ответственный момент. Да, эта идея была чистым безумием, но она уже заворожила меня. Я не желал отступать. Не мог. Я начал поиски. Требовался мужчина в возрасте от двадцати до сорока. Естественно, по началу мне показалась, что среди военнослужащих подыскать подходящего кандидатуру – несложно. За деньги. Ан, нет! Все оказалось непросто. Как мне выбрать своего героя? Единственного? Как его угадать? По каким признакам? Каким свойствам характера? А в какой форме сделать предложение? Наверное, некоторые личностные качества можно было выявить… определить, уточнить, используя специальные приемы и тесты из арсенала психологов и психиатров. Возможно! Но у меня не было на это времени. И я сместил свой интерес в иную среду. Места лишения свободы – зоны, тюрьмы. Выяснить психологический портрет заключенного оказалось проще. По крайней мере, на первый взгляд. Многое было отражено в выводах следствия. Но когда в поисках нашего будущего сотрудника, я просмотрел сотню или около того томов уголовных дел, доведенных до своего логического завершения – до приговора суда, я столкнулся с той же неразрешимой проблемой, только вывернутой наизнанку: кому довериться? Тем, кто сидит? Тем, кто охраняет? И те и другие соглашались на все заранее – не дослушав моего предложения, а лишь уловив легкий аромат выгоды. Начальники были готовы отпустить… то есть продать любого. И даже всех. Их готовность пойти мне на встречу поражала и удручала и зависела от суммы, извлеченной из квадратного корня от числа, что соответствовало сроку, висевшем на заключенном – году, двум, пяти, десяти. И не имело значения, кто он – тот, кто мне нужен: вор-рецидивист, маньяк-насильник, садист-убийца. А заключенные были готовы на все априори! Избавиться от меня – в первую очередь. После того, как я заплачу. Нет, решил я. Тяжелый контингент. Иметь с ним дело – чистой воды сумасшествие. Сумасшествие? С ума сошествие, повторил я. И пришедшая на ум ассоциация подтолкнула меня к новому направлению в поисках. Оно оказалось удачным! Среди душевнобольных нормальных оказалось больше чем в тюрьме, а умных – больше, чем в армии, и я подумал, что не ошибся. Я искал. Я встречался с людьми, разговаривал с ними, намекал на то, чего хочу, чего ищу. И нашел! Болванку, форму, матрицу. Требовалось отсечь лишнее и добавить необходимое. Я это сделал. Обрубив ветви и сучки, обтесав, обстругав, я создал нечто! Клон! Близнеца! Нет, скорее, злую куклу, ожившую под рукою Пигмалиона. И ты считаешь, что я ни при чем? Что я – никто? Я – тот, кто заварил эту кашу! Да, я – не свидетель! Я в этой пьесе главное действующее лицо!

Слушая себя, Сергею вспомнился диалог, состоявший почти год назад. Его собеседник – розовощекий здоровяк, облаченным в трещавший по швам под мощным полным телом белый халат – занимал должность заместителя главного врача психиатрической больницы.

– Пребывание в вашей больнице бессмысленно? Оно даже провоцирует его болезнь? – удивленно спросил Сергей.

– Нельзя сказать, что бессмысленно. Вы не совсем верно интерпретируете мои слова. Просто мы не лечим. А значит, и не вылечим никогда. Психиатрическая больницы – это, мой друг, заведение иного рода, чем обыкновенная больницы.

– Понимаю. Но в чем же заключается ваша роль?

– Она очевидна и в то же время не проста, – в этой фразе Сергей явственно почувствовал снисхождение к дилетанту, но промолчал, а доктор продолжал. – Мы изолируем! Потому что он, этот человек, опасен. Однажды он убил. Давно, ну и что? Он до сих пор не осознает, что тем самым нарушил некие правила. И это характеризует уровень его дезадаптации в целом! Он – за порогом, за границей того условного стандарта, что непременно существует в цивилизованном обществе на каждом конкретном этапе развития и подразумевает разделение норм человеческого поведения на плохие и хорошие.