Готика
Шрифт:
Сидя за прилавком, я выводила буквы на левом запястье, понимая, что не могу справиться с паникой, временами накатывающей на меня, словно цунами. Как девятибалльный шторм, она по щелчку пальцев овладевала каждой клеточкой тела, заставляя дыхание участится, а сердце бешено скакать в груди. И только слова, которых я боялась, позволяли не предаться страху и не бежать сломя голову подальше от призрака, что преследовал меня во снах.
Я всегда это делала, когда мыслей в голове было слишком много. Вылавливала их и записывала на своей коже те, что больнее
– Ты уже закончила с полотном? – прищурившись, спросил Поль, как только вошёл внутрь, колокольчик мягко звякнул о дверную раму.
Опустив рукав, чтобы прикрыть кожу, я закусила губу, понимая, что закончила, слишком далеко от того состояния, в котором находилась.
– Нет.
– Лень не входит в число твоих пороков, поэтому здесь кроется что-то другое. Расскажи мне, Дея. Я не могу читать мысли, потому не знаю, как тебе помочь.
– Пороки. Интересно, – медленно протянула, чтобы избежать того разговора откровений, о котором просил Поль. – И какие же входят в число моих?
Он прищурился, явно не одобряя моего тона и перемены темы, но не стал продолжать. У каждого из нас были те шрамы, что рванными ранами сидели на душе и не позволяли вдохнуть полной грудью, чтобы не чувствовать отголосков боли.
Поль помрачнел как туча, что только недавно была облаком на голубом полотне небосвода, и прошёл в заднюю комнату, которую использовал для творчества. Именно там я провела с ним многие часы, изучая технику рисования, дополняя ту информацию, которую освоила в Академии Морвир. И это было потрясающее время, часы, что пролетали, как одно мгновение.
– Я же говорил, лень не входит в число твоих пороков, – услышала довольный голос Поля. Очевидно, он нашёл картину, которую я закончила. – И я верю, каждому твоему мазку, Медея. То, как ты использовала игру света и тени, не применяя тёмных красок, впечатляет.
– Просто я училась у лучших, – гордо произнесла, остановившись в дверном проёме.
Поль довольно кивнул, изучая мельчайшие детали картины.
– То, как ты изобразила его, просто невероятно. Двойственность, присущая каждому живому существу, тебе удалось отразить её в зеркале. Если смотреть вскользь, то видишь сходство, но остановившись и перебирая линии, понимаешь, что два, казалось бы, одинаковых лица – реальное и то, что в зеркале, имеют различия. Нечто тёмное, пугающее и одновременно притягивающее.
Как же близко он подобрался к правде, что всегда бродила в моём сознании. Иерихон был именно таким, с открытым сердцем, но настолько израненным, что мне понадобилось очень много времени, чтобы пробиться туда. Но когда я вошла, меня встретили не чудовища, а мягкая ласка.
Поль обернулся, в его глазах сияло восхищение и нечто настолько глубокое, что мои щёки порозовели. Гордость. Он был преисполнен тем чувством, потому что знал: именно он довёл до совершенства моё умение рисовать.
– Ты заслуживаешь галереи. Масштабной, выдающейся выставки…
–
Поль что-то знал, может, догадывался, но не понимал полную картину ту, что обернётся против меня, если решу выставить те работы.
– Хорошо. Тогда поступим по-другому, – он направился к двери, схватив с прилавка ключи. – Пойдём со мной.
Заинтригованная его предложением, я закрыла магазин и села на пассажирское сидение. Поль молчал всю дорогу, которая заняла не больше десяти минут, но, когда мы остановились возле большого одноэтажного здания, похожего на амбар, я занервничала.
– Смелее, Медея. Двери открываются тому, кто ищет, так что не робей, – он выскользнул из машины и направился к двери. Вставил ключ и открыв, посмотрел на меня через стекло автомобиля. – Если я не могу представить твои работы на выставке, то позволь хотя бы показать, как это может быть.
Выйдя на прохладный воздух, я поёжилась от ветра. Он не был ласковым и тёплым, скорее с ноткой холодного предостережения. Как только я переступила порог, Поль включил свет, и всё встало на свои места. Страх, что трепетал под кожей, отступил, уступив место восхищению. Это было огромное пространство с большими окнами и картинами. Пустыми холстами, что стояли вдоль стен, будто желая, чтобы кто-то разрисовал их красками.
– Если не хочешь, чтобы твои работы были выставлены на всеобщее обозрение, сделай это хотя бы здесь. Твоя собственная галерея.
Вместо слов, я подарила ему свою благодарную улыбку. Моё внимание привлекло количество чистых полотен, которые ждали своего часа. Я прошлась по всему периметру и нашла всё, что могло понадобиться для работы над новой картиной. Краски, мелки, кисти, палитру. Но самым важным было освещение, что лилось в окна с улицы. Солнце, будто позволяло своим лучам заглядывать сюда, чтобы осветить тёмные уголки, убрать тени, до наступления сумерек.
Первой картиной, которую я нарисовала в своём новом тайном убежище, стал Дракмор, со своими высокими шпилями, остроконечными башнями и тёмной притягательной атмосферой. Кругом, словно молчаливые солдаты, стояли деревья, на коре небрежно, но так очаровательно красовались пятна зелёного мха, что давало картине не погрязнуть во тьме. И я разукрасила каждое плотно, которое ждало моей кисти. Желало превратиться из чистого листа в картину, которую я выставлю для себя, чтобы подмечать штрихи, линии и шероховатости.
– Так и будешь сидеть в четырёх стенах? – войдя в помещение, недовольно пробурчал Поль. – Я думал, это позволит тебе увидеть мир немного по-другому, а не сидеть затворницей и постоянно рисовать.
– Я оттачиваю технику. Без постоянной тренировки всё это будет напрасно, – поднявшись, взяла тряпку и вытерла руки. – Ты ведь хотел, чтобы у меня была своя галерея, так вот смотри.
Он покачал головой то ли раздосадованный на меня за подобное поведение, то ли оттого, что я не до конца понимала значения его слов.