Говори со мной по-итальянски
Шрифт:
Парень снимает замшевую куртку, оставаясь только в белоснежной полу расстегнутой рубашке.
— Один агуардиенте[2], пожалуйста, — говорит он бармену, вешая куртку на спинку высокого стула, и присаживается рядом.
Так, что наши колени соприкасаются.
— Ты все-таки пришел, — лениво выдаю я, подпирая голову рукой.
— Надеюсь, ты не напилась? — наклонившись ко мне, Диего всматривается в мое лицо, а я подпеваю словам играющей песни.
Он недовольно мотает головой, будто не может поверить, что я в таком состоянии. Просто, вероятно, не представляет,
— Тебя слишком долго не было, — коротко засмеявшись, отвечаю, пытаясь сесть ровно, но у меня не очень-то получается. — Я выпила один бокал кавы. Потом ещё один… Потом еще… Знаешь, такая вкусная вещь!
Диего хвастливо фыркает.
— Не зря ведь считается самым лучшим вином в мире, — парень говорит свободно, легко.
Кажется, его ничего не напрягает, и я откровенно ему завидую. Он забирает у бармена снифтер[3], и приближает к губам его края, совсем чуть-чуть отпивая испанской водки. Она плещется в бокале, когда Диего крутит его в руке, глядя на свои пальцы.
— Обязательно тебе нужно было показывать свой патриотизм? — смеюсь я, в шутку задев плечо парня ладонью.
Он расставляет руки в стороны и, улыбаясь, смотрит на меня так, будто собирается сделать все, чтобы я смогла пережить наступающую ночь.
— Эй, ты в испанском баре, детка! — сказав это, он начинает хохотать, и то, что симпатичный бармен душевно усмехается, не укрывается от моего взора.
Хоть Видаль не участвует в разговоре, но мне приятно, что он подает маленькие, неприметные для других знаки. Может быть, мы с Диего даже ему нравимся, ведь не все гости этого заведения, уверена, по душе бармену.
— Ладно. — Мой спутник пододвигает стул, садится по направлению к бару, но голову склоняет набок, продолжая меня сканировать. — А теперь скажи, что произошло, Ева. Расскажи мне от и до. Все с самого начала и до самого конца.
Я вздыхаю, допивая остатки кавы, и Диего, вопреки моим возмущениям, запрещает Видалю наливать мне что-нибудь ещё из спиртного. Сокрушенно и в полной обреченности я откидываюсь назад, приготовившись раскрыть тайну, которая больше не тяготит мою душу, как ранее.
Единственное, что от меня сейчас требуется, пока мы с другом медленно шагаем по освещенным узким улицам центра, — молчать. Так сказал он. Иногда парень прибавляет шагу, поддавшись потоку эмоций, который ему не остановить после моего откровения. Я уже жалею, что согласилась быть с ним честной и обо всем поведать. Не стоило. Нужно иметь мозги, Ева, и не выпивать одинокими вечерами.
— Послушай, Диего… — Догнав его, я кладу руки на его плечи, стремясь успокоить парня.
Он снял с себя куртку, и теперь она безвольно свисает вниз, потираясь рукавами об асфальт, поскольку друг держит ее за край воротника. — Послушай же меня! — Я принуждаю его взглянуть меня, положив ладони на рельефные скулы. — Это все в прошлом, ты понимаешь? Это все больше не имеет значения, потому что они, — я отвожу руку назад и указываю пальцем куда-то себе за спину на безлюдной улочке, — признали свою вину. Пожалуйста, услышь меня, — жалобно молю я, понимая, что
Диего отодвигается, обходит мое поникшее тело и идет дальше, как ни в чем не бывало. Как будто я только что не разговаривала с ним. Но, обернувшись, закричав на всю улицу, я заставляю его остановиться. Оцепенеть. И хоть он не поворачивает ко мне головы, мне достаточно и того, что его спина напряжена, а значит, Диего весь превратился в слух.
— Прекрати, ясно? — не без толики истерии в голосе произношу я громко. — Я согласилась тебе сообщить обо всем открыто и без обмана, потому как была уверена, что ты поймешь. И я не ожидала такой реакции. Я совсем не ждала, что ты будешь переживать больше меня. Я отпустила это. Я только зла… зла сейчас на них из-за другого. Но я хочу прощать, Диего, ты слышишь? Я хотела попрощаться с этой ужасной ситуацией, потому что для меня важно быть счастливой. Неужели я не заслуживаю этого? Хоть ты… ну, хоть ты, Диего не делай сегодня больно.
Он, наконец, справляется с ситуацией, берет верх над самим собой и неторопливо оборачивается. Мы, находясь на расстоянии друг от друга, встречаемся взглядами. В его темно-карих глазах легко рассмотреть тоску и тревогу.
— Чего же ты от меня ждешь? — спрашивает со всей обреченностью Диего, разводя руки в стороны, пожимая плечами.
Замшевая куртка уже собрала всю пыль спального района.
— Ничего. Может, ты просто помолчишь со мной? И простишь со мной?
Диего грустно усмехается. Когда он делает попытку вновь направиться вперед, я нагоняю его и останавливаю. Я думала, что парень оттолкнет меня при поползновении обнять его, но, как ни странно, испанец сам крепко прижимает меня к себе, зарывается носом в волосы. Он не плачет, но я знаю, что плачет его душа. И тогда я убеждаюсь кое в чем: без человека, принимающего твою боль, как свою собственную, нам не узнать, что такое — настоящая дружба.
— Спасибо тебе, — шепчу я возле его уха.
В ответ Диего крепче сжимает меня в объятиях.
Уставшая и выдохшаяся морально, я открываю дверь в квартиру. Едва хватает сил, чтобы повернуть ключ в замочной скважине, а потом запереться, зайдя в дом, и бросить связку на тумбу у входа.
— Ева, дочка, я тебя уже заждался!
Прежде чем зайти в гостиную, стараюсь натянуть на лицо не ложную улыбку. Отец сразу заметит, что со мной что-то не так, если я не приложу усилий. Свет от телевизора падает на диван и на тучную фигуру папы. Сажусь подле него смотреть боевик.
— Привет, мой хороший. — Потянувшись, я целую отца в щеку и припадаю своей к его плечу.
Как же это замечательно, что дома тебя кто-то ждет.
— Я ведь написала тебе сообщение, что со мной все в порядке и что буду поздно, — произношу медленно, лениво, собирая катышки с темного платья.
— Разве я могу лечь спать, когда моя единственная дочь не дома? — отвечает он, гладя меня по голове, но глядя только в широкий экран. — Тем более, возвращаясь поздно с работы, понимаешь, что не хочется тратить все свободное время на сон.