Говорить ли президенту?
Шрифт:
Марк вздохнул, смирившись с судьбой.
— Где сенатор Декстер? — спросил он.
— Поехал в Капитолий. Сделал оттуда телефонный звонок — ничего важного.
Марк чувствовал себя слепым котенком.
— Что я должен делать теперь?
В дверь постучали, и на пороге возник безымянный человек. Он протянул директору записку, и тот быстро пробежал ее глазами.
— Спасибо.
Безымянный человек вышел. Марк приготовился к худшему. Положив записку на стол, директор взглянул на агента.
— В 10.30 сенатор Торнтон устраивает пресс-конференцию в комнате № 228 комиссии сената. Вам
Марк пошел к сенату пешком, надеясь развеяться. Но все было напрасно. Он хотел позвонить Элизабет и узнать, как она чувствует себя после аварии, хотел задать ей тысячу вопросов, но получить всего один ответ. Трое мужчин тоже прогулялись до сената: двое прошли по полпути, а третий прошагал всю дистанцию. Наконец все трое очутились в комнате № 228. Ни один из них не интересовался заявлением сенатора Торнтона.
Большие софиты, специально предназначенные для телекамер, уже ярко освещали комнату; журналисты болтали друг с другом. Сенатор Торнтон еще не появился, но зал был уже набит битком. Что-то он скажет, думал Марк. Прольет ли это свет на вопросы? Может быть, удастся уличить сенатора Торнтона в преступных намерениях, получить против него улики, с которыми можно будет вернуться к директору. Возможно, старшие репортеры догадываются о содержании заявления Торнтона; не исключено даже, что об этом им намекнул кто-то из персонала сенатора. Но расспрашивать никого нельзя: могут запомнить. Вошел сенатор Торнтон в сопровождении трех помощников и личного секретаря; такое появление сделало бы честь самому Цезарю. Старается не ударить в грязь лицом, это ясно. Темные волосы напомажены; зеленый в узкую синюю полоску костюм — видимо, он считает его лучшим в своем гардеробе. Очевидно, никто ему не посоветовал, что стоит надеть на выступление по цветному телевидению — только темную одежду, и чем проще, тем лучше; а может, и посоветовали, да он пропустил мимо ушей.
Сенатор сел в огромное, похожее на трон кресло в дальнем конце комнаты, ногами едва касаясь пола. Со всех сторон ударил дуговой свет; спереди и сзади него телеоператоры установили микрофоны. Внезапно включились еще три ярких софита. Торнтон начал потеть, но по-прежнему улыбался. Три телевизионных компании приготовились снимать сенатора. Торнтон кашлянул.
— Леди и джентльмены из прессы…
— Помпезное начало, — заметил корреспондент, сидевший перед Марком. Он стенографировал каждое слово. Марк пригляделся — лицо журналиста казалось знакомым. Бернстайн из «Вашингтон пост». Воцарилось молчание — все ждали продолжение речи сенатора.
— Я только что приехал из Белого дома после приватной беседы с президентом Соединенных Штатов и в связи с этим хотел бы сделать заявление для прессы и телевидения. — Он сделал паузу. — Критика законопроекта о владении оружием с моей стороны и мой голос, поднятый против него в комиссии, были вызваны желанием говорить от имени моих избирателей и выразить их подлинный страх перед безработицей…
— …твой собственный страх перед безработицей, — отметил Бернстайн sotto voce. [21] —
21
Вполголоса (ит.).
Сенатор снова кашлянул.
— Президент заверила меня, что, если данный законопроект пройдет и производство оружия в стране будет запрещено, она окажет поддержку законопроекту о немедленной финансовой помощи производителям оружия и рабочим, занятым в этой сфере, с тем чтобы превратить предприятия оружейной промышленности в другие, связанные с менее опасным производством, чем выпуск оружия уничтожения. Такое участие президента позволило мне голосовать за принятие законопроекта о владении оружием. Длительное время вопрос об этом законопроекте вызывал у меня чувство раздвоенности…
— Это точно, — вставил Бернстайн.
— …поскольку, с одной стороны, у меня вызывала серьезное беспокойство возможность угрозы свободе, а с другой — легкость, с которой преступники могут получить огнестрельное оружие.
— Вчера тебя это не волновало. Ну, так какие контракты обещала тебе президент? — буркнул корреспондент. — Может, сказала, что поддержит твою кандидатуру на очередных выборах в будущем году?
— Эта проблема всегда держалась для меня в равновесии…
— …и небольшая взятка нарушила это равновесие.
Теперь у Бернстайна появилась собственная аудитория, слушавшая его комментарии с большим удовольствием, чем то, что исходило от сенатора из Техаса.
— Теперь когда президент обнаружила такую предупредительность, я заявляю со всей откровенностью…
— …вовсе мне не присущей, — снова встрял Бернстайн.
— …что могу теперь присоединиться к мнению своей партии относительно законопроекта о владении оружием. Таким образом, завтра в сенате я выступлю в поддержку президента.
Из различных частей комнаты зазвучали неистовые рукоплескания, которые выглядели весьма подозрительно, как аплодисменты занявших стратегические позиции сторонников.
— Сегодня, леди и джентльмены, — продолжал сенатор Торнтон, — я засну другим человеком.
— …который может считать себя избранным на второй срок, — добавил Бернстайн.
— В заключение своего выступления я хотел бы поблагодарить представителей прессы за то, что они посетили…
— У нас не было выхода: с комедиями в городе плохо.
Вокруг корреспондента «Пост» раздался смех, но ушей Торнтона он не достиг.
— Хочу добавить, что с удовольствием отвечу на любые ваши вопросы. Благодарю вас.
— Голову даю на отсечение, что ни на один из моих вопросов ты не ответишь.
Большинство репортеров без промедления покинули зал, чтобы успеть сдать материалы в утренние выпуски дневных газет, которые уже начали печататься по всей стране. Прежде чем присоединиться к ним, Марк заглянул через плечо знаменитого журналиста. Тот уже успел сменить стенографию на обычное письмо.
«Друзья, римляне, селяне! Имеющий беруши да услышит. Я пришел предать Кейн забвению, а не восхвалять ее». Да, для передовой статьи не очень-то подходящий стиль.