Град огненный
Шрифт:
Моя фамилия, Вереск — это детская фамилия Лизы. Когда-то я думал, что она — моя потерянная сестра. Но это оказалось ложью, подделкой. Лиза, как и я, была вовлечена в хитрый и бесчеловечный эксперимент. Ее использовали, как наживку. А я — поверил и клюнул. Уже после Перехода Торий несколько раз проводил контрольные тесты, сверяя наши ДНК. Все результаты оказались отрицательными. Этого следовало ожидать: у васпов не может быть живых родственников. Мы обречены на вечное одиночество.
Лиза разматывает бинты осторожно, словно боится причинить мне боль. Хотя я полагаю, она больше
— Больно? — тем не менее, участливо спрашивает она.
Я молчу. Боли нет — только легкое жжение вокруг раны. Слышу, как в ванной Торий гремит аптечкой. Слышу, как проходит в кухню. Слышу его ругань. Интересно — он видит залитую кровью раковину? Чувствует запах, пропитавший занавески, мебель, стены?
Он возвращается в комнату. Его глаза выпучены, в руках окровавленный кухонный нож. Моя эта кровь или чья-то еще? Может, я все-таки убил ту шлюху?
— Ян, что ты здесь натворил? — срывающимся голосом кричит Торий. — Ты резал кого-то… или себя?
Лиза отшатывается. Смотрит на меня, как, должно быть, смотрит землеройка на гадюку. Это раздражает с одной стороны. С другой — возбуждает. Бинты размотаны окончательно, и кровь снова начинает вытекать из раны, сама ладонь выглядит распухшей.
— Ты больной придурок! — в сердцах говорит Торий.
Я помню эти слова — так назвала меня Зара. И на них мне нечего возразить.
— Это после вчерашнего выступления, да? — продолжает он. — Почему ты не поехал со мной? Почему ты ничего не сказал мне? Дурак!
Я все еще молчу и смотрю мимо него. За его спиной начинает сгущаться тьма — она наползает с потолка, покрывает стены, будто черная плесень. Краем глаза замечаю, как Торий начинает ножом вскрывать горлышко бутылки. Лиза смотрит на него со страхом.
— Нужно обработать рану, — отвечает профессор на ее вопросительный взгляд и поддевает острием пробку. — У этого идиота ни черта нет, кроме бинтов. Держи его руку!
Лиза держит. Ее пальцы дрожат. Они холодны, как лед. Или просто я сам окостенел настолько, что не чувствую чужого тепла. Поэтому я не противлюсь, сижу, как парализованный. Янтарная жидкость льется на рану, и мне кажется, что кровь шипит и пузырится, будто на нее плеснули кислотой.
— Кто я? — спрашиваю вслух. — Если мертвый… почему я могу ходить и говорить? Если живой… почему ничего не чувствую?
Рана начинает пульсировать, ладонь охватывает огнем.
— Выброси из головы эту ерунду! — сердится Торий. — Если хочешь — мы поговорим об этом. Но не сейчас.
— Сейчас! — рычу и отдергиваю руку. Лиза отшатывается, от нее пахнет страхом. Это будоражит меня, как хищника будоражит запах загнанной жертвы. Тьма начинает заполнять комнату, словно вся моя квартира — лодка с пробитым днищем, а вода все прибывает и прибывает, и нет надежды на спасение.
— Королева мертва… но почему мы еще живы? — я повышаю голос, смотрю на Торий требовательно, с вызовом. — Пусть я оружие. Вещь в чьих-то руках… Зачем мучить меня надеждой? Или все это… этот чертов Переход… и эта жизнь… всего лишь очередной эксперимент? Как тогда, три года назад?
— Это не эксперимент! —
— Не верю! — я поднимаюсь с дивана. Тьма воронкой закручивается у моих ног, в открытую форточку врывается ледяной ветер и толкает в спину.
"Иди! — будто кричит он мне. — Докажи, на что ты способен!"
— Кто-то должен ответить, — говорю я. — Кто-то должен ответить за все…
Моя правая ладонь тяжелеет. Я опускаю взгляд и вижу, что пальцы сжимают рукоять ножа. Улыбаюсь. И тогда Торий кричит:
— Уходи отсюда, Лиза!
Я оборачиваюсь. Она еще здесь — дрожит, как натянутая струна. В глазах — отчаянье и страх. Но она все равно протягивает ко мне тонкую руку.
— Не надо, Ян…
Она боится — но пытается остановить меня. Все равно, что пытаться остановить несущийся навстречу состав. Почему женщины в этом мире настолько глупы? Почему они считают это храбростью? Они не понимают того, что хорошо понимаю я: когда перед тобой хищник, жаждущий крови, единственно разумный выход — спасаться бегством.
Я замахиваюсь ножом, но ударить не успеваю. Торий хватает меня за предплечье, выкручивает руку назад.
— Лиза, беги, черт подери! — кричит он, и в голосе слышится неподдельный страх.
Рефлексы срабатывают моментально. Я разворачиваюсь и наношу ответный удар локтем по лицу. Торий отшатывается, а я бью его уже в живот. Если убийство — то, для чего я создан, почему я должен идти наперекор своей природе? Возможно, если я сделаю это — моя внутренняя тьма насытится, и не будет пожирать меня изнутри. Возможно, на какое-то время я буду свободен…
Торий снова пытается ударить, но я уворачиваюсь, взмахиваю ножом. Ткань на плече Тория расходится, и я ощущаю, как набирает силу знакомый медный запах — он больше не чудится мне, рукав рубашки наливается темной влагой.
— Ублюдок! — рычит профессор и наваливается на меня.
Я делаю подсечку и швыряю его на пол. Он падает, бьется затылком о край дивана. Я вижу, как по его плечам и груди медленно разливается липкая тьма. Он уже обречен, этот жалкий книжный червь. Я — жрец смерти. И сегодня я принесу своему божеству новую жертву.
— Ян… не надо… — вдруг говорит Торий. — Остановись.
Он еще борется. Он еще пытается укротить зверя, пробиться сквозь пелену моего безумия. Но я знаю, что спасения не будет. Слишком поздно что-то менять. И я улыбаюсь, от чего его глаза становятся совсем испуганными и темными.
— Никакого милосердия, — отвечаю я, как мне кажется, приглушенно и мертво — так мог бы говорить труп.
И взмахиваю ножом.
Лезвие подмигивает мне. Засохшие бурые пятна на нем — как синяки на мертвой коже. Я — такое же оружие, как и этот нож. Кто-то занес меня для удара, и я ничего не могу изменить. И ничего не почувствую, потому что разве может что-то чувствовать вещь? Но поврежденная рука начинает пульсировать и саднить, а сердце болезненно сжимается, словно в последний миг напоминает о том, что оно — все-таки бьется. И я замираю, как много лет назад перед своим первым убийством. Но если тогда за моей спиной стоял наставник Харт — то кто стоит за мною теперь?