Град Петра

Дружинин Владимир Николаевич

— Выкинь из головы, — отрезал Яков. — Не проймёшь, чёрствая у него душа.

И тётки ладят — глупость, напрасное мечтание. Гнев обрушит царь. Фроська разревелась. Разлучит царь, обратно в службу упечёт. Одно остаётся — ехать в Суздаль тайно.

— Духовные меня не выдадут. Жалеют мать. А здесь — никому про это...

— Никифору-то можно?

— Нет, и ему нельзя. Брату твоему скажем погодя... Игумена упредить бы надо.

Вяземский сидит в своей половине безвылазно. Часами составляет отчёты. Мусолит, переиначивает — хулить царевича не за что, а хвала излишняя подозрительна. Писанье освещает лучина, зажатая в зубах серебряного грифа. Потрескивает тихо, приятно, словно мурлычет.

Фроська

вошла и плотно закрыла дверь за собой. Огляделась в полумраке, попрекнула хозяина скупостью — свечи, что ль, не по карману? Затем передала разговор с Алексеем — слово в слово.

— Матушка!

Бледная, вялая рука поднялась к сердцу. Женщина смотрела с презрением. В деды годится, а он — матушка!

— Как быть-то? Пропадём мы с тобой, коли поедет. Ишь ведь, подрос, коготки кажет. Несчастье наше... Авраам настраивает, аспид. Сговор, матушка, сговор! Ох не своей смертью умру! Чую — на плахе...

Брезгливая усмешка застыла на Фроськином лице. Противны причитания, противен Никифор, состарившийся прежде времени, погасивший в себе мужское.

— Плетёшь ты... Где сговор? Мне одной доверил.

— Ой ли?

— Уж я-то знаю. Трусит он.

— А вдруг поедет...

Ефросинья ответила насмешкой. На плахе помирать — пустяк. Раз — и покатилась башка. Мячиком — вскрикнуть не успеешь. Вогнала Никифора в озноб, потом выложила резоны. Докладывать царю покамест нечего — надо обождать. Царевич запрет не нарушил, лишь выразил намерение. До дела ещё далеко. Решится ли он, болезный, — неизвестно.

Никифор разволновался. Письмо, адресованное сиятельному Меншикову, получилось небывало многословным. Вспоминал все предметы, коими царевичу забивают мозг.

«Царевич учится по вся дни по 4 часа, сперва читает лёгкие разговоры во французских и немецких языках, потом пииту, филологику, политическое, начало жития нынешнего короля Франции, книги о воинском деле водою и сухих путях, фабулы Есоповы, описание езды Олеариуса, введение в гисторию Пуфендорфа, также географию, генеалогию, науку о печатях королей. Арифметику и геометрию нарочито выучил и начал писать на обоих языках кратко сочинения из всяких историй. Употребляет ведомости немецкие и французские и Библию немецкую ежедневно»...

Подумал и добавил — «и по воскресеньям».

* * *

Коллекция Гарлея пополнилась — небольшой томик стихов лежал на его колене, отливая золотом. Палец государственного секретаря скользил по ручейкам тонкого узора, растёкшегося по зелёному сафьяну.

— Берегитесь, — улыбнулся Дефо. — Ваш прославленный переплётчик ускользнёт от вас.

— Почему?

— Царь Пётр перекупит. Он шарит по всей Европе. Новый набор мастеров.

— Ну, эти два молодчика вряд ли его обрадуют, — и государственный секретарь щёлкнул по бумаге, лежавшей на столике, у кресла. — Пропьют царские денежки. Или наймут таких же проходимцев.

— Зато от музыканта мы избавились.

Письмо кавалера ван дер Элст, проделавшее долгий путь из Белоруссии, скопированное в Петербурге Вудом, гласило:

«Дорогой дядюшка!

Вы проклинаете меня за моё молчание — я угадываю это по приступам сердцебиения, постигающим меня. Судьба не торопилась дать мне человека, пригодного для отправки корреспонденции. Да и что я мог сказать вам? Военная ситуация переменчива, как здешняя осенняя погода, движения войск непредсказуемы — по крайней мере для моего недалёкого ума. Способа сноситься с нашими непосредственно я не нашёл. По правде говоря, совесть моя не очень страдает — наш обожаемый монарх, конечно, не лишён информации самой свежей. В Петербурге я сделал всё, что мог, с

немалой опасностью для жизни, и не моя вина, что наши стратеги не сумели воспользоваться плодами моих стараний. Судите сами, достоин ли я маленького добавления к моему гербу. Я думал об этом, рисуя герб Меншикова, — император утвердил княжеский титул, и манифест должен прийти из Вены со дня на день. Поймёте ли вы решение, принятое вашим покорным слугой н любящим племянником? Мой друг, генерал-инженер Ламбер, едет по приказу царя за границу привлекать на русскую службу разного рода знающих лиц. Меншиков предложил и мне эту миссию. Что было делать? Я его слуга. Допустим, я отказался бы... Не вижу пользы ни мне, ни нашему королю. Моим уделом была бы немилость, а возможно, и свирепое наказание. Итак, мы едем вместе — и я, и милый маркиз. Напишу вам из Голландии или из Франции. Наконец-то я увижу Париж! У Ламбера там множество связей. Поверьте, дорогой дядюшка, повинуясь царю и князю, я пребываю неизменно предан его королевскому величеству и вам лично».

— Лягушонок, кажется, вильнул в сторону, — сказал Гарлей. — Закусил удила. Что-то насчёт герба...

— Графскую корону вымаливает. И напрасно... Карл суров, за неё кровь надо пролить. Да и то... Дядюшка в отставке — парень без протекции. Притворщик... Знает ведь, наверняка знает, а виду не показывает.

— А кто такой Ламбер? Попадался нам? По-моему, нет.

Дефо опустил письмо.

— Мне попадался. Тоже пройдоха... Подозревают, никакой он не инженер. Правда, храбрый вояка и не бездарный. Чему-то выучился. Лучший ученик Вобана — так подавал себя. Говорят, Вобан ведать не ведал... В России дорвался до больших денег и злоупотребляет спиртным. Возможно, потому и посылают с провожатым.

— Теперь царь разборчив. Генерал-инженера уволил. Да что! Огильви выставил вон, фельдмаршала. Не поперхнулся... Признак силы, ваша честь, согласитесь.

— И всё же он отступает.

— Выиграв несколько сражений. Обстоятельство существенное. Я бы сказал — отводит войска, завлекает в ловушку. Помяните моё слово!

Книжка в руках Дефо некоторое время оставалась неподвижной. Потом он встрепенулся:

— Что слышно от нашего посредника? Добьётся Мальборо чего-нибудь? Вообразите: Англия в новой ипостаси! Голубок с веточкой мира в клюве...

Государственный секретарь развёл руками.

* * *

Письмо кавалера ван дер Элст, приведённое выше, — последнее. С тех пор он канул в безвестность. А след его спутника в 1706 году не потерян. Осенью Ламбер напомнил о себе петицией:

«Пришедший в Амстердам имеет дерзновение вам донести, что он к службе царского величества чинить помощь будет, ежели царское величество в прежнем намерении получить достойных инженеров, но понеже ничего без денег сделать невозможно...»

Из дальнейшего явствует, что уехал он со скандалом. В Гродно недополучил, если верить ему, пятьсот сорок рублей жалованья — то есть за девять месяцев. И нанимать ему не на что. Деньги надлежит выслать на его имя в Париж, а покамест он вынужден находиться в бездействии.

Отвечено внизу листа отказом: «Ушёл со службы, давать ему нечего, сперва пусть найдёт инженеров».

Во Франции российскую державу представляет Андрей Матвеев [60] . Цидула от него гласит:

60

Матвеев Андрей Артамонович (1666—1728) — граф, сподвижник Петра I, посол в Голландии, Австрии, Франции, Англии.