Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Итенберг Борис Самуилович

Обозрение на месяц // Слово. 1880. № 10. С. 76.

«В обществе еще не утвердилась уверенность в прочности новых веяний...»

Говорят, что кратковременное пребывание в Ливадии графа Лорис-Меликова, только что вернувшегося в Петербург, ознаменовалось Высочайшим одобрением шести проектов, «касающихся различных преобразований в области государственного управления». Хотя содержание их пока неизвестно, но нет сомнения, что они вполне соответствуют общему характеру политики графа Лорис-Меликова и, в частности, той «программы», которую г. министр внутренних дел кратко изложил перед представителями печати; если же это так, то вышеприведенный слух получает особенную важность. Несомненно, что в обществе еще не успела утвердиться уверенность в прочности «новых веяний», или, говоря словами московского «Юридического вестника», — «в том, что настоящее положение не временное, что правительство искренно желает той перемены, которая, по-видимому, осуществляется с весны этого года», и что «программа» гр. Лорис-Меликова исчерпывает намерения всего правительства, а не касается только

Министерства внутренних дел». Как ни судить об этом недоверии, но нужно сознаться, что поводов для него существует весьма достаточно, и притом не только в прошлом, но даже в настоящем, ибо ни для кого не секрет, что политика графа Лорис-Меликова не везде встречает одинаковое сочувствие.

Неделя. 1880. 19 октября.

«К нему идет все и со всем...»

По словам «С.-Петербургских ведомостей», любопытное явление можно наблюдать теперь в министерстве внутренних дел, когда граф М.Т. Лорис-Меликов принимает посетителей. К графу идут не десятки, а сотни человек. Две большие приемные комнаты набиваются до тесноты. В это же время на площади собирается порядочная толпа любопытных, ожидающих приезда и отъезда графа. Доступность и популярность этого государственного человека сделали то, что к нему идут все и со всем, часто совсем неподходящим и невыполнимым. Не видев, трудно поверить, что у нас есть такая толпа лиц, которая имеет нужду быть выслушанною властью и что есть такое стремление к власти, когда она является в сердечной и доступной форме.

Русские ведомости. 1880. 29 сентября.

«Московские ведомости» о программе Лорис-Меликова

Предметом общих толков в настоящее время слркат предстоящие сенаторские ревизии губерний Казанской, Костромской, Киевской, Черниговской, Тамбовской, Воронежской, Саратовской, Самарской. ...Сенаторы Ковалевский, Половцов, Шамшин и Мордвинов, согласно возложенному на них поручению, при обозрении губерний, куда командируются, не ограничатся раскрытием и пресечением злоупотреблений. В программу их задачи, как слышно, входит всестороннее исследование местного управления. Они должны разъяснить действительное положение земского, городского и крестьянского управления, роль какую играют органы администрации и суда, взаимные отношения существующих между органами суда, администрации и выборных учреждений, состояние промышленности и торговли, положение, в каком находятся разные классы общества, между прочим сельское духовенство. Результатом такого исследования, произведенного одновременно в нескольких местностях страны, должно быть указание целого ряда мер, касающихся всех сторон народной жизни.

Что такое именно значение предстоящих сенаторских ревизий, в этом едва ли может быть сомнение после тех слов, с какими 6 сентября, через три дня после Высочайшего повеления о производстве этих ревизий, граф Лорис-Меликов обратился к редакторам петербургских газет и журналов, которых нарочно приглашал к себе. Слова эти приблизительно переданы в «Отечественных записках», откуда они перешли затем в другие периодические издания. Рекомендуя печати воздерживаться от суждений по предметам, которые могли бы напрасно волновать умы, министр внутренних дел сделал несколько указаний на существующую правительственную программу. Основная мысль задуманной программы состоит в том, чтобы согласовать и привести в гармонию учреждения нового и старого порядка, видоизменить их для этой цели в чем окажется нужным. Эта мысль давно рке высказывалась, и нельзя не порадоваться, что ныне сделан, наконец, серьезный шаг к ее осуществлению, которое, по мнению графа Лорис-Меликова, потребует от пяти до семи лет времени.

Московские ведомости. 1880. 25 сентября, передовая.

№ 55

ПОДПОЛЬНАЯ ПЕЧАТЬ ОБ ИТОГАХ ПОЛУГОДОВОГО ПРАВЛЕНИЯ ЛОРИС-МЕЛИКОВА

1

Около полугода прошло уже с той поры, когда воцарение Лорис-Меликова было встречено дружным хором газетных ликований, как начало новой эры. Несомненно, что общественное мнение значительно расходилось в этом случае с голосом печати. Тем не менее мириады газетных листков, наводняющие ежедневно все закоулки России, не могли, разумеется, не производить известного давления на общественное мнение. Уверения в несомненной близости реформ были так решительны, разные слухи из «достоверных источников» так единогласно говорили о богатых милостях, ожидающих Россию, что трудно было уже вовсе не поверить. А верить вдобавок так хотелось...

Прошло полгода. Условия для правительства были самые благоприятные. Не раз оно раньше заявляло публично, что и радо было бы «возвратиться» (?) к либеральной политике, да только мешают кинжалы и динамит революционеров. За последние месяцы ни кинжалы, ни динамит не проявляли ничем своего существования. Целое полугодие полнейшей тишины революционеры подарили правительству; и оно без всякого ущерба для своей амбиции могло сделать что угодно. А между тем реформ все нет. Что же это означает?

Пора положить конец смешному недоразумению, возможному лишь при полном отсутствии у нас политического опыта. Пора русским гражданам понять, что даром ничто на свете не дается, что всякая власть делает уступки ровно настолько, насколько народ способен их вынудить.

Все еще помнят, какую панику нагнал на правительство взрыв 5 февраля! Оно ожидало обширного восстания. Петербург был поставлен более чем на военную ногу. И вот в такой критический момент начинаются уступки. Лорис-Меликов, известный (хотя и незаслуженно) за либерала, назначается

первым после царя лицом в государстве. Ему дается право приглашать в верховную комиссию «всех лиц, присутствие которых им будет признано полезным». В тот же день (14 фев.) Лорис-Меликов обращается к жителям столицы с воззванием, где обещает «оградить законные интересы благомыслящей части общества», и заявляет прямо: «На поддержку общества смотрю как на главную силу, могущую содействовать власти в возобновлении правильного течения государственной жизни»¹. Все это вместе взятое со стороны правительства составляло весьма недвусмысленное обещание сделать из верховной комиссии нечто вроде земского собора, как дело и было всеми понято. Бесполезно, конечно, пускаться в догадки, была ли у правительства хоть одну секунду решимость исполнить обещания, или они с самого начала давались в намерении только одурачить почтенную публику и заручиться ее содействием на случай ожидаемой инсуррекции. Как бы то ни было, страхи правительства скоро исчезли. Революционеры в бой не пошли, и беспокоиться, значит, не было особенных причин, тем более что правительство с обычным легкомыслием так же легко из спокойствия революционеров заключило о их бессилии, как раньше пришло в ужас при сравнительно неважном факте взрыва во дворце. Убедившись в безопасности, правительство начинает действовать иначе, и политика его очень быстро принимает характер, обрисованный нами в прошлый раз. Прекрасные обещания бледнеют, стушевываются, заменяются новыми побрякушками, каждый раз все менее и менее значащими, а пока обществу отводят таким образом глаза, у правительства идет работа поважнее.

Мы не отказываем этой работе в целесообразности. Каждый сколько-нибудь умный деспот, Николай, Трепов² или Лорис, одинаково признал бы необходимую перетасовку генерал-губернаторов. В интересах самой власти требовалось убрать Тотлебена, способного своими мероприятиями возмутить против правительства вернейших слуг. Точно так же вполне целесообразно ограничение прав и отдельных г. губернаторов и подчинение их, а также III Отд. одной центральной власти. Вообще Лорис систематизировал абсолютизм, принявший за предшествующий год какой-то бестолковый характер. Остальные действия Лориса имели в виду усиление средств полиции и администрации: в Петербурге, например, число околоточных увеличивается с 250 до 500, так что в иных местах околотки состоят уже всего из 3—4 домов. Городовые избавляются от исполнения не идущих к слркбе формальностей и пр.

Все это как нельзя более резонно. Мы отдаем Лорис-Меликову полную справедливость в том, что он последовательно развивает принципы абсолютного государства. Но при чем тут общество, народ, свобода, самодеятельность ?

Полагаем, что ровно ни при чем. А между тем вся положительная деятельность Лориса исчерпывается подобными мероприятиями. Все остальное — шарлатанство, даже замаскированное не особенно тщательно: посуливши российским гражданам участие «в восстановлении правильного течения государственной жизни», Лорис некоторое время играл в верховную комиссию. Но к средине марта он, очевидно, уже убедился, что российские граждане настолько смирны и покладисты, что им можно кинуть и менее опасную игрушку. Мало-помалу верховная комиссия окончательно стушевалась. Где она и что делает, — ничего не известно, но общественные ожидания уже возбуждены, и вот для некоторого удовлетворения их начинаются мероприятия; они имеют своей целью рке не изменение системы, но придают ей якобы более мягкий характер. 3 апреля опубликовано распоряжение о пересмотре сведений касательно административно сосланных. Того же числа знаменитый гонитель просвещения, Григорьев, сменен с назначением на его место Абазы, известного за либерала³; 24 апреля слетел с места граф Толстой, и его заменил в синоде профессор Победоносцев, а в министерстве — предполагаемый автор русской конституции Сабуров⁴. Все эти деяния сопровождаются усиленным раздуванием их чьими-то услужливыми руками на столбцах европейских газет. Чего только не наговорили о «пересмотре сведений»! А между тем возвращение административных ссыльных, попавших в места более или менее отдаленные «по ошибке» или заявивших свое раскаяние, всегда практиковалось, и ничего тут нет нового или особенного.

То же самое можно сказать по поводу перемен в личном составе правительственных лиц. Из чего тут шуметь? Нужно ли доказывать, что при существовании известной системы самый либеральный начальник не может доставить свободы и независимости для прессы. В главном управлении немало было либеральных людей, цензорами бывали очень честные литераторы, а, несмотря на это, мы уже видим, до какого состояния доведена наша пресса. Говорят, г. Абаза заявил некоторым редакторам, что он допустит свободу обсуждения в тех же пределах, как это было в 60-х годах. Нельзя сказать, чтобы система была особенно определенная. Подождем, что-то скажет нам комиссия по составлению нового цензурного устава. Остальные из либеральных светил обновленного правительства пока заявили себя еще менее. Г. Победоносцев успел только произнести перед воспитанницами ярославского дух. уч. речь, где уговаривает, между прочим, девушек: «Не слушайтесь тех новых лжепророков, которые хотят вывести вас из скромной сферы семейной жизни; сфера эта и без того широка... и вам не будет не только необходимости, но и возможности заседать еще в каких-либо собраниях» (Страна, № 48). Что касается М.Н.П., то граф Толстой, прощаясь с сослуживцами, в присутствии 150 человек «нашел возможным заявить, что ему достоверно известно, что с его выходом в отставку никаких перемен в нашей учебной системе не будет» (С.-Пб. вед., 1 мая). Городские слухи утверждают, что по воле государя никакие изменения в учебном ведомстве ни в коем случае не должны быть производимы иначе, как с согласия гр. Толстого. Отставка довольно оригинальная!