Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники
Шрифт:
— Я знаю, вы вольтерьянец, вы на эти вещи иначе смотрите, но что за дело мне до этого. Я таков, так меня Бог создал, таким меня жизнь сделала; я не стыжусь своих пороков, не скрываю их. Мне хочется быть графом, и я им буду, вот увидите. Я этого добьюсь честным путем, общеполезными заслугами, я эту утеху с бою возьму. Смейтесь над этим сколько угодно, а мне хочется, чтобы дети мои, чтобы потомки мои меня помнили с благодарностью.
— Да я против этого ничего решительно не имею, граф, — отвечал я ему смеясь...
— Нет, вы в душе говорите, я знаю: вот, мол, глупец, вот мелкий человечек — ему на долю историческая роль выпала, на него весь мир смотрит, он может мечом разрубить — так или иначе — вековую распрю между крестом и исламом, а
— Ну, нет-с, руки у меня коротки: не для того я рожден, чтобы пасть от шальной пули...
Будущий граф просиял, точно преображенный.
— Знаете, вы не можете себе представить, как мне любо было выслушать этот ваш крик души. Я сам суеверен, я сам в такие предчувствия верю непоколебимо. Я тоже не допускаю «бессмысленности судьбы», я верю в разумность, в неизменность ее предопределений, и в этом отношении, как и вы, я вполне «восточный человек»...
Я улыбнулся скептически.
— Вы не верите этому?
— Нет, в вашем беспокойном или, по крайней мере, вопросительном взгляде вижу именно тревожную неуверенность, почти суетливость, и это для меня плохой знак. Вы храбритесь в своей вере, но я не признаю в вас истинно правоверного последователя непоколебимых законов природы и истории... И в этом вся ваша слабость, это единственная ваша ахиллесова пята, сколько я могу судить...
III
Под Ардаганом мне в первый раз пришлось испытать на деле искренность Михаила Тариеловича: шаг за шагом, день за днем я видел все приготовления штурма и до мельчайших подробностей ознакомлен был со всеми распрями и несогласиями, возникшими между вождями по вопросу о том, как и каким образом взять Ардаган.
Покойные генералы Девель (подошедший к Ардагану с севера, из-под Ахалцыха) и Геймен (пришедший с юго-востока, из-под Карса, вместе с нами), на военных совещаниях предлагали нагрянуть на турок, атакуя прежде всего тот либо другой передовой форт, из числа тех, что окружали г. Ардаган. Я уже не помню, какой форт признавался г. Гейманом за ключ позиции. Но Девель горячо доказывал, что атаковать надо Рамазан. Чрезвычайно любопытно рассказать генезис плана самого Лорис-Меликова.
— Я не «боевой» генерал, — говорил он мне сейчас же после первого совещания, — никогда я серьезными отрядами не предводительствовал. Перед учеными, боевыми людьми я должен поневоле пасовать... Но я не могу отделаться от простого здравого смысла, и не верю ни в какую науку, ни в какой опыт, если только они противоречат этому здравому смыслу. Вот и теперь. Ничего решительно не смыслю я во всех этих начертаниях крепостей, в этих рвах, равелинах и редутах; но в башке у меня сидит такая мысль. Я знаю, что в Ардаган, в начале весны, приезжали лучшие английские инженеры для обзора и укрепления этой крепости. Они осмотрели крепость лучше, чем мы отсюда ее можем видеть. У нас точных данных и планов никаких нет. Имеются только глазомерные снимки, снятые несколько лет тому назад. Не очевидно ли, что английские инженеры, осмотрев внимательно крепость, ознакомились с ее крепкими и слабыми пунктами. Там, где они ничего нового не предприняли, значит, крепость крепка и неприступна. Напротив того, там, где после проезда англичан предприняты свежие работы, там, значит, было слабо. Туда, значит, и следует направить атаку. Рамазан глядит на север, в сторону, откуда нас турки всегда ждали. Не может быть, чтобы с этой стороны они не укрепились совершенно неприступно. Значит, незачем лезть с этой стороны. Со стороны Карса они никогда не предвидели наступления и не укреплялись серьезно. Значит, отсюда и надо напасть, чтобы застать их врасплох. Тем более, как видите,
— По-видимому, да, — отвечал я, чтобы что-нибудь сказать.
Результат штурма доказал всю основательность этой «догадки». Когда после падения Гюлаверди и штурма Ардагана турки сами очистили Рамазан, и мы без боя заняли его, все специалисты, не исключая и почтенного г. Девеля, крестясь, благословили Бога, что нам не пришлось атаковать эту совершенно неприступную твердыню, способную погребсти в своих рвах отряды вчетверо посильнее того, которым взят был Ардаган...
IV
После падения Ардагана положение его покорителя стало поистине трагичным. «Успех нас первый окрылил», и всем почему-то показалось вдруг, что и Карс должен пасть с такою же чародейственною быстротою, с какою взят был Ардаган. Внезапность натиска, сравнительная незначительность числа наших убитых и раненых, да и репутация «ловкости», издавна приобретенная М.Т. Лорис-Меликовым, убедили чуть ли не весь край, что и Карс будет взят так же быстро и легко, таким же, будто бы «фокусом», как покорен был Ардаган. «Лорис его золотым ключом отопрет» — было всеобщее мнение. Да и в войсках легкость ардаганского успеха внедрила пренебрежительное отношение к туркам. Все уже считали часы, отделявшие нас от вступления в Карс.
Между тем не то что взять эту твердыню, а и правильно или хоть серьезно осадить ее у нас тогда не имелось ни малейшей возможности. В распоряжении Лориса имелось всего восемь пехотных полков: с этими силами он и покоренный край должен был охранять, и тыл свой обеспечивать, и Карс осаждать, тогда как только для действительной изоляции Карса требовалось вдвое больше сил. Как ни смел, как ни самоуверен был М.Т. Лорис-Меликов, он не дерзал идти на риск чисто наезднической атаки Карса. В памяти его чересчур живы были следы неудачи муравьевского штурма, в 1855 г. Между тем от него все именно этого требовали, все: и общество, и печать, и власти, и подчиненные.
Еще в Ардагане, в первых числах мая 1877 г., Лорис составил себе план дальнейших действий: оставить в покое Карс, под наблюдением небольшого отряда, а самому ударить на центр опасности, на Эрзе-рум, вероятно, еще вовсе не подготовленный к сопротивлению, и куда только что приехал Мухтар-паша, для организации обороны Малой Азии. «Сила Карса в тех надеждах и подкреплениях, которые он получает и будет получать из-за Соганлуга. Раз гарнизон и жители Карса узнают, что Соганлуг в наших руках, что Эрзерум взят или отрезан, —
Карс сам откроет нам двери: в нем подкошена будет в корне сила реального сопротивления». Взгляд это был, безусловно, правилен, но слабая его сторона заключалась в том, что за Соганлуг и на Эрзерум мы двинуться серьезно не имели никакой возможности, по недостаточности войск. Аорис просил подкреплений. В Тифлисе и рады были дать ему их, да на нет и суда нет: главнокомандовавший писал, что ему даже и караулы нечем содержать... На настойчивые просьбы прислать на Кавказ хоть две пехотные дивизии военный министр Д.А. Милютин неуклонно отвечал, что «кавказская армия богата своею славою» и что подкреплений из России прислано не будет. Аорис кипятился, злясь на бездейственное пребывание целых тридцати шести пехотных батальонов отборных войск в рионском крае, где все равно ведь и делать нечего, и никакого решительного результата добиться нельзя. Ослабить рионский отряд, однако же, не решались, вероятно опасаясь вторжения турок в Гурию и Имеретию. Но Аорис смотрел на это иначе. Он видел тут только «штабную интригу», только желание подготовить успех другим вождям, в ущерб ему и его задачам, справедливо казавшимся ему первостепенными и важнейшими из всех задач, выпадавших нам на малоазиатском театре войны.