Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Итенберг Борис Самуилович

Поистине дантовские картины я видел тут, перед выступлением в этот поход. Нужно было железную силу воли иметь, чтобы спокойно выдержать, лицу, знавшему в чем дело, серьезные вопросы и недоумения окружающих о том, чья участь завиднее: тех, кто идет брать Эр-зерум, или тех, кто остается взять Карс. Люди серьезно спорили и рассчитывали, где больше наград предстоит. Выступавшие с завистью смотрели на остававшихся, думая, что эти последние «без нас возьмут Карс». И никто не хотел подумать: да с чем же возьмут Карс или Эрзе-рум, когда в обоих расчлененных отрядах имелось лишь по четыре пехотных полка? Лорис иногда грустно улыбался, когда спрашивали его совета: «ехать или оставаться». Но, большею частью, он нетерпеливо и желчно отвечал ядовитым сарказмом или просто бранью.

В лагере над Меджингертом, 11-го июня, когда нам выяснилось расположение турецких войск, тоже разбитых

на два лагеря, в расстоянии между ними свыше 40 верст, и когда все окрркавшие настаивали на безотлагательной атаке ближайшего неприятельского отряда, М.Т. в первый раз для меня обнаружил чрезвычайное колебание в принятии решения. Чтобы воздействовать на его мысли, мы с полковником

С.О. Кишмишевым улеглись на земле близ палатки «генерала» и принялись громко судить да рядить о положении неприятеля. Я яростно доказывал, что это расположение для нас весьма удобно, что оно выдвигает — как и в 1855 году — все значение Кериикойского моста, что надо захватить этот мост, и оба турецких отряда будут отрезаны от Эрзеру-ма: ничто нам не помешает разбить их порознь... С. Кишмишев пустил в ход всю свою ученость и военно-историческую эрудицию, чтобы доказать ту же самую мысль. Но М.Т. Лорис-Меликов не вышел к нам из палатки, а просто приказал нам философствовать где-нибудь подальше от него: и без вас-де тошно. Только на следующий день он мимоходом сказал мне: вот вчера вы тут глупости вслух говорили. Зачем? Разве я этого не знаю? Ведь мне, как участнику и знатоку кампании 1855 г., эта мысль не может не быть известна. Она верна. Но навряд ли другие на нее согластся. Чересчур сильна в них закваска столетней горской войны, сильна традиция налетов, внезапных штурмов, рискованных атак. В этом вся их стратегия, и только в эту стратегию они верят. Как же вы думаете, что людей, кто бы они ни были, возможно посылать на смерть, когда нет в них веры в свое дело? Вот на Зивин все они пойдут с охотою, тут «штурм». А в сложные операции и в это ваше излюбленное «наступление на хвост неприятелю» они не верят... Я попытаюсь убедить их, я исчерпаю все доводы, все просьбы, но если они не сдадутся, то будь на это их воля... Ведь они идут на смерть...

В день боя мы все трое корреспонденты⁶³⁸ так близко стояли к группе генералов, образовавших военный совет, что слышали почти все прения. Аорис очень горячо доказывал необходимость обождать, собрать сведения о неприятеле, осмотреть позиции и т. п. Все остальные боялись, что «турки уйдут». Наконец, Д.В. Комаров решил участь совещания, сказав Аорису:

— Нет, Михаил Тариелович, сознайтесь: вас больше всего лишь то останавливает, что нынче понедельник и тринадцатое число.

Этот намек на суеверность и «опасливость» Лориса взорвал последнего.

— Ну, если так, делайте что хотите. Я умываю руки!

С этими словами он подошел к нам, повторяя последнюю фразу даже и по-французски.

— Мне кажется, однако, — ответил ему Кутули, вообще понимавший толк в военных делах, — что вы, как корпусный командир, имеете право навязать свой взгляд.

Лорис резко отвернулся от нас и уныло уселся на камень созерцать неподвижный турецкий лагерь, белевшийся на высотах перед нами...

IX

В день зивинского боя волю и власть свою М.Т. Лорис-Меликов проявил лишь в сумерках. До того времени он все время неописуемо волновался. Мы наблюдали за боем с высоты, откуда видна была на противоположном подъеме лишь незначительная часть атаки. Но что делалось там внизу, в лощине, где текла «Зивинка», куда спустились наши войска и откуда они должны были подыматься для атаки неприятельской позиции, — этого «корпусный» видеть не мог. Одного за другим послал он туда всех своих адъютантов, ординарцев, «состоявших» и «фазанов» с поручением узнать, что там происходит и почему войска так долго не подымаются. Посланные или вовсе не возвращались, или же сильно запаздывали. Лорис остался почти один: разъехались даже и корреспонденты, кроме меня. Я же в этот день задался целью сделать любопытную в литературном отношении попытку — описать бой не роз*: {ж±шп, не после его окончания, а, так сказать, час за часом, под непосредственными впечатлениями его хода. Лорис зло издевался надо мною, остря, что я подражаю художникам-импрессионистам, довожу до абсурда приемы «рисованья под открытым небом», и то и дело отрывал меня от работы, чтобы указать на ту либо другую картину. По целым часам смотрели мы с ним на героические попытки грузинского гренадерского полка вскарабкаться по отвесной скале до неприятельских траншей, окутанных сплошным

дымом безостановочно трещавших выстрелов. Гренадеры опрокидывались то и дело. Тела убитых кувырком слетали в пропасть, но полк не подавался назад: его изнурение и бессилие виднелись лишь в том, что приостанавливалось его наступательное движение, и он пассивно принимал смерть, градом на него сыпавшуюся. У меня мутился взор. Лорис старался скрывать слезы. «Да где же мои эриван-цы, что они не поддерживают грузинцев», — то и дело спрашивал он. «Посмотрите в ваш бинокль, не видать ли кавалерии?» Но кавалерия, посланная в обход, все не показывалась...

Под конец дня Лорис принял энергичное решение остановить эту напрасную бойню. Он попросил меня, за неимением адъютантов и ординарцев, передать — на словах — это его приказание Гейману, обретавшемуся внизу, в лощине. Я вытаращил глаза. «Да он мне не поверит, — возразил я, — к тому же я вовсе не желаю иметь перед войсками вид человека, стремящегося «отличиться» и орденочки заслужить. Ни за что не пойду!» Пришлось послать первого подъехавшего офицера, за ним второго, а там третьего и т. д. В.А. Гейман не хотел прерывать боя и намеревался «докончить атаку» следующим утром.

Аорис настоял-таки на своем и, ввиду выступления из турецкого лагеря каких-то войск, с вероятною целью зайти к нам справа во фланг или даже и в тыл, он вместе со мною и с тремя казаками поскакал направо, за 2—3 версты, чтобы развести костры, могущие показаться туркам за знак существования тут особого русского отряда... Турецкая колонна вернулась восвояси, и нас больше никто не беспокоил.

X

Известно, с какою заботливостью и с каким искусством совершил Лорис опасное отступление от Зивина, через соганлугские теснины, где сотня турецких башибузуков легко могла задержать весь наш отряд... Впечатлительный Лорис преувеличивал себе значение неудачи. Он торопился, чтобы застать еще под Карсом главнокомандующего, упросить его вытребовать подкрепления. С мужеством духа, по достоинству оцененным тогда всею русскою печатью, он взял на себя ответственность снять фиктивную «осаду» Карса и отступить со всем отрядом к Кюрук-Дара, в ожидании прихода настоятельно потребованных новых дивизий. Ввиду этих решений, я еще до их приведения в исполнение покинул отряд, чтобы поехать в Тифлис, отдохнуть на время, а если удастся, то и понаведаться в прочих наших отрядах...

XI

40-я дивизия пришла в Кюрук-Дара вместе с некоторыми частями рионского отряда в конце июля. С последними ее эшелонами и я приехал туда, в компании новоиспеченного корреспондента «Нового времени» П.А. Измайлова, более преуспевшего на арене тифлисского городского самоуправления, чем в роли военного корреспондента. Нужно прибавить, что главная цель моей поездки в Тифлис заключалась в желании устроить так или сяк печатание своих корреспонденций отдельными выпусками ввиду того, что способ ведения кн. К.А. Бебутовым «Тифлисского вестника», где печатались до тех пор мои русские

^

«Походные письма», в связи с кое-какими личными раздорами, не позволял уже мне сотрудничать в этой газете. Д.А. Кобяков любезно согласился стать моим издателем, и я собирался посылать ему более обстоятельные, а уже не летучие описания и заметки.

Осмотревшись на месте, я отправился к М.Т. Лорис-Меликову порасспросить его о положении дел, а главное, о предстоящих действиях. Он встретил меня очень весело и радостно.

— Вы от меня требуете невозможного, — сказал он мне шутя и иронизируя. — Посмотрите, «Новое время» явственно уже намекает, что вы «посвящены в секреты богов», что вы запанибрата с генералами. Вас надо осадить, чтоб из-за вас не заслужить напрасных нареканий ваших собратьев по перу...

— Сделайте одолжение, — ответил я, зная, что имеется значительная доля истины за этой полушуткой.

— Пустяки какие, пусть себе нападают. Я вам все-таки скажу, что на 5-е августа мы с свежими силами нападем на Мухтара: мы его атакуем с его правого крыла, чтобы заставить его убраться назад...

— Вы не шутите?

— Вот, возьмите диспозицию...

Убедившись, что это не шутка, не подвох, я не выдержал и горячо, убежденно стал доказывать всю бесполезность, даже и вредность подобного плана. Расположение турецких войск требовало противоположной атаки: следовало зайти за левое его крыло, между Карсом и Мухтаром, занять Авлиар и утвердиться тут, чтобы тем отрезать Мухтара и от Карса, и от Эрзерума, т. е. от базы и продовольствий. Тогда ему ничего другого не осталось бы сделать, как сдаться в плен.