Граф Никита Панин
Шрифт:
«И вот теперь Орлов решил отличиться, — думалось ему. — Да что может сделать этот изнеженный, пропившийся гвардейский капитан со всей своей удалью и геройством?»
Он жестоко ошибся…
В галерее Зимнего Орлов, вышедший из кабинета императрицы, встретил Гарриса, английского посла.
— Поздравьте меня, — легко сказал он блестящему аристократу, — еду усмирять чуму. Москва меня заждалась».
Гаррис изумился. С такой легкостью говорить о страшной каре, постигшей Россию, с такой легкостью отдаваться опасности
— Что с вами, граф, — заговорил Гаррис, — что беспорядки в Москве по сравнению с чумой? Ведь вы же обязаны будете разъезжать, а значит, чума вас будет подстерегать на каждом углу?
— Чума или не чума, — легко ответил Григорий, — все равно. Я завтра выезжаю…
Гаррис с изумлением глядел вслед ему. Как понять этого русского человека, если он ради чего-то ставит на карту свою жизнь, судьбу, если едет искать приключений. Всем наделен, нет, бежит от обыденности и сытости к страшной и коварной опасности…
Гаррис пожал плечами и еще раз посмотрел вслед Орлову — может быть, никогда больше не увидит он этого блестящего русского офицера.
— Собирайся, Ерофеич, — приказал Орлов, вернувшись в свой дворец в Гатчине, — поедешь со мной в Москву усмирять чуму…
Домашний парикмахер Орлова, старый цирюльник Ерофеич повалился в ноги графу:
— Батюшка, уволь от сей комиссии, Христом–богом молю…
— Заготовь-ка побольше травок да воза два с настойкой своей добавь к обозу. Будем лечить Москву…
Ерофеич оторопел.
Он давно уже, еще в шестьдесят восьмом году, стал готовить для Орлова домашнюю настойку по собственному рецепту — мята, анис, корки померанца, водка. Орлов и растирался этой крепкой настойкой, и внутрь принимал, и все его болячки как рукой снимало. Но чтобы лечить чумных больных, пользовать их этой настойкой — Ерофеич и в уме не держал.
Но раз граф приказал, ослушаться было нельзя. И Ерофеич снарядил несколько повозок с отменной водкой, уже настоянной на травах, а также подобрал все пучки сухой травы, за которыми отправлялся каждое лето на лучшие луга — пучки мяты и аниса всегда висели по всем углам его комнаты, а уж корки померанца царская челядь просто выбрасывала. А в ней-то, в цедре, в корках и были самые главные составные его настойки.
Английский посол Гаррис часто потом вспоминал о словах Орлова, сказанных ему на прощанье:
— Такие случаи редко выпадают на долю частных лиц и никогда не обходятся без риска. А я уж давно искал случая оказать какую-нибудь значительную услугу государыне и своему отечеству.
«Странные эти русские, — пожал плечами Гаррис, — он же на самой вершине власти, влияет на все дела императрицы, а вот поди ж ты, считает себя частным лицом, он, русский генерал. Нет, русских невозможно понять», — грустно заключил Гаррис.
Орлов отправился в старую столицу скорым маршем.
С превеликой пышностью въехал Григорий Орлов в древнюю столицу России. И
Орлов важно, по–русски принял хлеб–соль и приказал кучке чиновников и до смерти напуганных приказных следовать за ним в его громадный дворец.
Едва сойдя с лошади, Орлов взбежал по широкой мраморной лестнице, приглашая всех следовать за собой.
Не переодевшись и не умывшись с дороги, он собрал в самом большом зале совет. Пригласить велел и всех врачей, так долго и так безуспешно борющихся с эпидемией.
И стал выслушивать о положении в городе, о борьбе с чумой.
Оказалось, что докторов и санитаров осталось мало, жалованье им почти не платили — казна опустела — съестных припасов негде стало купить. К концу этого многолюдного совета Орлов уже знал все.
Люди разговорились, и Орлов выделил нескольких молодых докторов, некоторых чиновников, которые говорили о бедах и нуждах с болью и знанием.
— Докторам утроить жалованье, — первое, что решил Орлов. — Жизнью жертвуют, а мы скупимся…
Больниц и карантинов не хватало, больные переполнили все помещения.
— Негде размещать, — жаловались доктора.
— Сколько коек можно поставить в этом доме? — спросил Григорий.
Пораженные врачи замолчали.
— Ну, что ж молчите? — спросил Григорий. — Тут комнат, поди, сорок, не знаю, правда, не считал, да залы парадные, да прихожие…
Пораженное собрание молчало.
— Свой дворец под чумных отдаете? — едва выговорил Еропкин.
— Да мне одному и шалаша много, — рассмеялся Орлов. — Вот и располагайтесь, лекари…
Восхищенная публика зарукоплескала.
— А людей нехватка, — решил Орлов, — пусть так будет, набирайте крепостных, которые захотят с чумными возиться, всем им свобода будет!
Никогда еще по Москве не было предпринято таких крутых мер, никогда еще никто из вельмож не позволял себе так широко и щедро распоряжаться своим достоянием …
— А которые мертвые, вывозить их надобно, — опять сказал Орлов, обращаясь ко всему собранию, — выпустите узников, которые в тюрьмах зря хлеб проедают, дайте им в руки повозки да все снаряжение, пусть работают. И освободите, поди, много и невинных сидит. А которые самые злостные, что ж, пусть и они узнают горе народное…
— С собой привез я Ерофеича, — продолжил Орлов, — вы не думайте, что приказываю вам, а попробуйте, может, поможет. Кислой воды в большом количестве привез, так что хватит на всех…