Граф Никита Панин
Шрифт:
В ту же минуту Фонвизина позвали к графу. Тот сидел за туалетом в ковровом шлафроке и извинился, что еще не одет и принимает его в таком виде.
— Но я тотчас оденусь, а вы посидите со мной…
Они долго разговаривали, и Никита Иванович спрашивал молодого человека, каких он взглядов, как относится к службе, семье, Богу…
Видно, Фонвизин понравился ему и открытым добродушным лицом, и моральными устоями.
Одевшись, Никита Иванович повел Фонвизина к великому князю — он всех интересных людей старался представлять своему воспитаннику.
— Ваше высочество, — сказал он Павлу, —
— Да я уже слышал о нем, — живо обратился Павел к Фонвизину, — и не представляю, как хотел бы слышать ваше чтение. Все об вашей комедии только и говорят. А надобно знать ее из самых первых уст…
— Когда только изволите, — поклонился Фонвизин…
— Да вот после обеда, — сказал Никита Иванович, — вы, ваше высочество, ее услышите…
И, обернувшись к Фонвизину, добавил:
— А вы извольте остаться при столе его высочества.
Обед был самый простой, и Фонвизин подивился, сколь мало и нетщательно ест великий князь, молодой человек немножко болезненного вида, со вздернутым коротким носом, таким, что видны были сразу его большие ноздри…
— Была в апробации? — спросил Павел, обратись к Никите Ивановичу, когда ему подали чашку кофе после обеда.
— Я пил, ваше сиятельство, — ответил Панин…
Уже через несколько минут чтения в зале раздался громкий хохот. Фонвизин не только читал, он мастерски умел изображать людей. Когда он подавал реплики Бригадирши, то все слушатели так и видели эту толстую невежественную и безграмотную самодуршу…
Отхохотав, Никита Иванович заметил:
— Я вижу, что вы очень хорошо нравы наши знаете, ибо Бригадирша ваша всем родня, никто сказать не может, что такую же Акулину Тимофеевну не имеет или бабушку, или тетушку, или какую-нибудь свойственницу…
То и дело громкий хохот прерывал чтение.
— Какая прелесть! — то и дело восклицал Павел.
Пожалели, что чтение кончилось так скоро.
— Это о наших нравах первая комедия, — заговорил Никита Иванович, — и я удивляюсь вашему искусству. Как вы, заставя говорить такую дурищу во все пять актов, сделали, однако, ее роль столько интересною, что все хочется ее слушать. Я не удивляюсь, что сия комедия имеет так много успеха. Советую вам не оставлять вашего дарования…
— Ничего не может быть лестнее, ваше сиятельство, чем одобрение ваше…
Они вышли в другую комнату — Фонвизин собрался уходить, и Никита Иванович пригласил его запросто бывать к обеду у Павла, когда только он пожелает.
Фонвизин искренне поблагодарил.
— Одолжите же меня, — попросил Никита Иванович, — и принесите свою комедию завтра ввечеру ко мне. Будут только близкие, и мне так хочется, чтобы вы ее прочли…
Денис Иванович с радостью согласился.
В антресолях у Никиты Ивановича общество собралось самое изысканное — послушать Фонвизина приехала княгиня Дашкова, Кирилл Разумовский, брат Петр Иванович Панин, были также оба секретаря Никиты Ивановича — Убри и Бакунин.
Денис Иванович не только прочитал пьесу, но и по усиленным просьбам слушателей начал пародировать известные личности. Только он выпятил живот, вытянул шею, сложил на животе руки и заунывным
— А покажите-ка, батюшка, меня, — неожиданно предложил Никита Иванович.
— Не смею, ваше сиятельство, — пробормотал Фонвизин.
— Да я не обижусь, — заверил его Панин, — а со стороны посмотреть на себя очень даже полезно…
Денис Иванович принял сановитый и осанистый вид, выпятил начинающееся брюшко, погладил его рукой, медленно и в нос заговорил голосом Никиты Ивановича.
Хохот стоял неимоверный. Вместе со всеми смеялся и Никита Иванович — так похож он был в изображении Фонвизина.
Драматург поклонился и заискивающе взглянул на хозяина дома.
— Живой, как есть, — хохотал Панин. — Верно все — и руку на живот кладу, и поглаживаю…
Он представил его брату и просил на следующий день приехать обедать в его семью.
В большой гостиной Петра Ивановича собралась вся родня — Захар Григорьевич Чернышов с женой Анной Родионовной, Мария Родионовна вывела к гостям детей — прелестную Катю и сурового на вид, старавшегося держаться по–взрослому Никиту — любимца Никиты Ивановича, приехали Куракины с уже взрослым Сашей, товарищем детских игр и учебы Павла. Словом, в маленьком доме Паниных яблоку негде было упасть.
Успех чтения превзошел все ожидания. Родня хохотала, а сам Никита Иванович то и дело утирал платком глаза — удивительный был этот молодой человек, дарование его так очевидно, а сам к тому же умен, скромен и верующ.
— Редкий талант, — сказал он брату. — Когда он роль Акулины Тимофеевны читает, то я сам ее и вижу, и слышу…
В тот же вечер Никита Иванович повел с Фонвизиным серьезный разговор: предложил ему перейти на службу в иностранную коллегию…
С тех самых пор они стали друзьями — молодой драматург и уже постаревший дипломат. Все свои мысли открывал он этому человеку, раскрыл и свои взгляды на нынешнее правление и на реформы, которые так и не удалось ему провести в жизнь. Никита Иванович нашёл в молодом сотруднике иностранной коллегии полное взаимопонимание. Под его руководством стал излагать Фонвизин с той поры начала конституции.
Денис Иванович продолжал приходить обедать к Павлу и тогда, когда во дворце появилась хорошенькая, веселая и остроумная, молоденькая и умненькая Наталья Алексеевна — жена Павла. Ей тоже по сердцу был интересный собеседник, быстро подмечающий недостатки и характерные черты человека.
Екатерина невзлюбила Наталью почти с первого дня. Она сразу же осмотрела приданое невестки и заметила, что была гораздо беднее, когда сама приехала в Петербург. Но зорко следила за снохой.
Она вспомнила начало своего пребывания в Петербурге и видела, что невестка смела не по годам, что ее не занимают такие материи, какие занимали тогда Екатерину, — она не старалась нравиться всем, она и так нравилась…