Граф Никита Панин
Шрифт:
Офицер с командой солдат арестовал Корфа, а принца под караулом отвел в собственный дворец. Корф был доставлен к императрице и, конечно, тут же присягнул, а к вечеру уже сделался сенатором. Принц же дней десять просидел под арестом, наблюдал, как разграбили и разнесли все в его дворце, но потом был отпущен Екатериной в Голштинию, да еще и получил сто тысяч рублей на Проезд…
Но за исключением грабежа в доме принца — солдаты мстили ему за жестокое и презрительное отношение — нигде не было буйства и раззора. Кабаки все открылись, вино и водка давались бесплатно, но караулы усиленно предотвращали
Панин бродил среди дворцовых людей и присматривался ко всему. Как походил нынешний переворот на тот, двадцатилетней давности, возведший на престол его Елизавету! Так же, как и она, стояла посреди залы сияющая, радостная Екатерина, так же толпились вокруг блестящие придворные. Только вот сама Екатерина не походила на Елизавету ничем — низенькая, дородная, в темном скромном платье, закрытом наглухо, до самой шеи.
Он пробирался к ней.
— Если уж походить на Елизавету, — шепнул он ей, — то надобно переехать в старый дворец, у Полицейского моста…
Екатерина только взглянула на него и сразу же раздался ее голос:
— Надобно переехать в старый дворец, к Полицейскому мосту…
Она сразу оценила предложение Никиты Ивановича — старый дворец удобнее охранять, а новый, Зимний, да к тому же подправленный и достроенный Петром, мог подвергнуться нападению с Невы. Да и гвардия еще помнила старый дворец, где последние дни провела Елизавета.
Совет хорошо и вовремя сделан. Стоило напомнить гвардии, что она — преемница Елизаветы и что наступает время русских.
Она вышла к поданной карете и не узнала гвардии — без всякого приказа, по собственному побуждению, каптенармусы на особых фурах привезли старые елизаветинские мундиры, и солдаты мигом переоделись. Со злобой и яростью бросали они в пыль и грязь ненавистные прусские мундиры, топча и раздирая их.
Но мысль важная, поданная Паниным, оказалась и не совсем дельной — политически обоснованной, но житейски непригодной — дворец был пуст: ни мебели, ни посуды, ни даже шаткого стула. Пришлось позаимствовать все это у графа Строганова — его дом высился по другую сторону Полицейского моста.
Вслед за императрицей Панин доставил наследника в покои старого дворца.
И опять шум и гам, совещание за совещанием. Важные чиновники и сановники, Сенат и Синод, и среди них Никита Иванович, незаменимые и деятельные Орловы задумались об одном: что же дальше? Да, Екатерину провозгласили, но Петр жив, находится в Ораниенбауме, под его началом и командой войска, ему присягали. Стало быть, надо озаботиться присягой всех войск, а особенно тех, что находятся в Лифляндии и уже готовы выступить в датский поход. Если Петр сообразит воспользоваться этими войсками, не миновать междоусобной войны. Указы и листы для присяги надо еще напечатать, но уже сейчас надо послать гонцов к войскам, уведомить о Перевороте и доставить приказы войскам под командой Захара Чернышова, генерал–аншефа Румянцева, шефам и командирам полков с предписанием немедленно привести войска к присяге. Словом, дел хватало, и все более широкий масштаб забот охватывал Екатерину и ее окружение…
Но был один вопрос, который занимал все умы: что делать с императором, низложенным, но живым
Стали прибывать лица из окружения Петра. Первым приехал канцлер Михайла Илларионович Воронцов. Он уговорил императора отправить его, канцлера, к Екатерине, «усовестить» ее и честно попытался выполнить свою миссию. Однако она раскрыла окно, показала Воронцову на море голов перед дворцом и торжественно ответила на его упреки:
— Вы видите — не я действую: я только повинуюсь желанию народа…
Канцлер тут же присягнул Екатерине.
Один за другим бежали от Петра его приближенные — князь Трубецкой, граф Шувалов, уполномоченные Петром в случае нужды убить Екатерину. Они, однако, предпочли принести верноподданническую присягу.
К концу дня появились и другие перебежчики — они заявляли, что Петр не в состоянии предпринять что-либо путное, действительное, что его охватила паника, что он не способен всерьез воспринимать ситуацию. Екатерина решила идти на Петергофа чтобы одним ударом вырвать у Петра победу…
— Оставляю вас у кормила, господа, — сказала она сенаторам, — вы в мое отсутствие — «верховное правительство». Заседайте постоянно, день и ночь, извещая меня возможно чаще.
И Сенат заседал день и ночь рядом с комнатой, в которой поместился наследник престола со своим воспитателем и самым доверенным лицом Екатерины — Паниным…
Никите Ивановичу было очень удобно такое размещение, с совещания шел он приглядеть за ребенком, около которого находились и доверенные слуги. На его совести лежала жизнь и спокойствие великого князя, и он старался возможно лучше выполнять возложенную на него миссию.
В комнате Павла не только не оказалось кровати, но даже стола или хоть худого стула. И Никита Иванович отправился во дворец Строганова, находившийся как раз напротив императорского, у Полицейского моста.
Самого Строганова не оказалось дома, он в это время сопровождал Екатерину в ее походе на Ораниенбаум. Никиту Ивановича провели на половину графини Строгановой, двоюродной сестры фаворитки Петра.
К нему вышла высокая красивая молодая женщина, и Никита Иванович изумился — так похожа она была на Елизавету — те же золотые волосы, те же округлые белые руки, та же нежная ослепительная кожа с легким румянцем во всю щеку, точеная шея дивной белизны.
Он не знал ее раньше: она больше бывала при дворе великого князя Петра, а потом и императора. Но слышал, что Елизавета отдала девушку замуж против ее воли за наследника несметных строгановских богатств.
— Осмелюсь просить об одолжении, — поклонился Никита Иванович, — события так развернулись, что императрице пришлось поселиться в совершенно пустом дворце, а к тому же и наследник теперь в комнате без единого стула…
— Не ошиблась я — вы Никита Иванович Панин, воспитатель великого князя? — ответила вопросом на вопрос Анна Михайловна Строганова.