Граф Никита Панин
Шрифт:
Екатерина Романовна рассказывала, чего стоило ей отправить мужа посланником в Турцию — она тоже не хотела, чтобы он при неблагоприятных обстоятельствах отвечал за ее кипучую деятельность. Детей она услала в Москву, к свекрови. Лишь бы Елизавета, сестра, не проведала…
Они мирно разговаривали, еще и еще раз взвешивали все шансы на успех, готовые на все, как говорится, или грудь в крестах или голова в кустах. Сообщники подошли уже к самому краю бездны, и отступать было некуда…
Внезапно громко застучали в парадную дверь. Было слышно, как дверь приоткрылась, голос лакея что-то сказал, а другой,
На пороге появился высокий и статный офицер, капитан артиллерии Алексей Орлов.
— Что случилось, господин капитан, если вы так врываетесь в дом княгини? — спокойно и громко спросил Панин.
Алексей знал Панина, знал, что это один из организаторов и руководителей заговора, и, тяжёло дыша от быстрого подъема по лестнице, бросил только одно:
— Пассек арестован.
Будто громом ударило в сердце Никиты Ивановича, но он не подал и виду, что взволнован, и все так же спокойно спросил:
— А вам известно, за что он арестован? Может быть, это лишь просто следствие какого-либо беспорядка по службе?
— Точно не знаю, ваше превосходительство, — Алексей все еще не мог отдышаться, — но считаю своим долгом предупредить… при нынешних обстоятельствах, — добавил он тише.
— Очень разумно, — Никита Иванович призадумался, а потом все так же спокойно, как будто дело в пустяке, заметил: — Возвратитесь в полк, узнайте, как случилось, при каких обстоятельствах, за что арестован Пассек, и немедленно возвращайтесь обратно. А я подумаю, как нам быть.
Орлов уже повернулся, чтобы уйти, и Никита Иванович кинул ему вслед:
— Будьте осторожны, в городе полно шпионов…
Едва Орлов ушел, как взволнованная и горячая Екатерина Дашкова едва не разразилась слезами: все пропало, заговор раскрыт, и плаха ждет их.
Никита Иванович прикрикнул на княгиню:
— Ну-ка, слезы прочь, подумаем, как нам быть и в том и другом положении…
Но говорил больше он один.
Бледная, трепещущая, едва сдерживающая слезы, Екатерина Романовна упала в кресло, повторяя про себя: «Все пропало, все пропало!»
Никита Иванович взглянул на нее и сурово сказал:
— А плаха так плаха, все равно ваше имя, девятнадцатилетней девушки, будет занесено в анналы истории…
Он знал, как тщеславна эта маленькая дурнушка.
Слезы мгновенно высохли на глазах Екатерины Романовны, самолюбие получило пищу, и воображение унеслось в даль будущих времен.
— А теперь подумаем, как быть, если заговор действительно раскрыт. Но ничто еще не потеряно, на нашей стороне — недовольство гвардии, духовенства, нерасторопность императора, ловкость Екатерины…
Он перечислял и перечислял, и Екатерина Романовна приободрилась.
— Ничто не отменено, ничто не потеряно, случайный арест еще ни о чем не говорит…
Но он знал, что просто успокаивает княгиню. Кто знает, какие аресты еще произведены, и вдруг ничтожный император не оправдает ожиданий Никиты Ивановича. Но ему случалось быть в разных переделках, и он спокойно размышлял, в то же время говоря и говоря, чтобы привести княгиню в надлежащее чувство.
Ждать им пришлось довольно долго.
Но вот загремели на лестнице те же тяжелые шаги, и в дверях
Капрал Преображенского полка вечером 26 июня спросил поручика Измайлова, скоро ли свергнут императора? Измайлов удивился вопросу. Он, конечно, знал о негодовании гвардии из-за предстоящего похода в Данию, но не предполагал, чтобы свержение императора даже для нижних чинов было только вопросом времени. Измайлов сообщил о словах капрала майору Воейкову, ротному командиру. Тот доложил полковнику Ушакову. Утром капрала допросили в полковой канцелярии. Оказалось, что с подобным же вопросом капрал ходил к капитану Пассеку, но тот прогнал его. Измайлов тоже прогнал капрала, но в полковой канцелярии лежало показание какого-то солдата, что накануне Пассек возмутительно отозвался об императоре. Кроме того, Измайлов донес майору Воейкову о словах капрала, а Пассек умолчал об этом. Показалось ли это подозрительным или Воейкову захотелось выслужиться, только императору был послан в Ораниенбаум подробный доклад. Посланный вернулся с приказом арестовать Пассека. Приказ исполнили вечером. Тотчас же разнесся слух, что капитана гренадерской роты Пассека арестовали и посадили на полковой двор под караул. Рота собралась было во всем вооружении сама собою, без всякого начальнического приказания на ротный плац, но, постояв несколько во фронте, разошлась.
Орлов добавил, что Пассек не таков человек, чтобы угроза могла вырвать у него лишнее слово. Он — друг и собутыльник всех Орловых, и они знают его как человека смелого, решительного. Но дыба есть дыба. Если он заговорит, все пропало…
Панин долго раздумывал. Он уже понял, что надо менять весь план.
— Послать кого в Петергоф, — раздумывал он вслух, — привезти императрицу в казармы Кавалергардского полка, принять от него присягу, объехать полки Измайловский, Семеновский, Преображенский, а потом отправиться к Казанскому собору. За время это, до пяти утра, оповестить всех офицеров и солдат. К Казанскому собору буду и я с наследником.
Дашкова во все глаза смотрела на Панина — так четко и точно отдавал он указания, как будто год назад решил все это…
Да, надо действовать. Теперь или никогда…
Орлов ушел, обещав в точности все выполнить…
Глава третья
К свадьбе начали готовиться задолго. Аннушка, словно настоящая мать Маши, хлопотала с приданым. Какое оно должно быть, она не знала, и единственной ее советчицей оказалась Палашка.
— Ты, Анна Родионовна, не сомневайся, — говорила она, — наши старые крестьянки знают все, что надо, у них и столкуемся…
Петр Иванович только отмахивался в ответ на все вопросы, из головы у него все не выходили мысли о свершившемся в Петербурге перевороте.
Как же так, думал он, какие права у Екатерины, ангальт–цербтской принцессы, на русский престол? Это же настоящее беззаконие, чтобы трон русских царей заняла немка по происхождению, не имеющая никаких корней в стране, никакой родни, кроме мужа, которого она же и свергла? Он кипел возмущением, думал о том, как мог позволить Никита Иванович, его родной брат, так обделить своего воспитанника, Павла, имеющего все права на корону, как мог он оставить дело без последствий? И горел и возмущался…