Граф Никита Панин
Шрифт:
И юркий Иван Шувалов подхватил:
— Не люблю я его, да что сказать, всем хорош, всем взял…
Елизавета вспомнила взгляд Панина, его любовь и трепещущую покорность, но юное личико Ивана сияло перед ней, и взгляд Панина потускнел. Да и что такое взгляд?
— Срочно, матушка, назавтра уж и в дороге быть, дела такие, что медлить — поражению подобно…
Она поглядела на того и другого, поглядела на нарочито невозмутимое лицо старшего Шувалова, погрозила им пальцем и сказала лукаво:
— Поняла я, поняла, да уж пусть будет по–вашему…
Поняла императрица всю тонкость интриги, но сил и желания бороться
Еще не рассвело, а уж посланец застучал в двери квартиры Панина, выдал ему бумаги и деньги, распорядился запрягать, быстро собравшись.
Панин был изумлен, встревожен, хотел доложить о себе императрице, но она не приняла его, ограничившись указанием: пусть поспешает в Данию.
Тем же утром он выехал в путь, едва собрав все необходимое в спешке и смятении, досадуя и страдая. И понял, как ловко провели его Шуваловы, поогорчался из-за предательства своего старого друга и покровителя Бестужева и с тяжелым сердцем лежал на теплых перинах огромного тарантаса, выделенного из царских конюшен с шестеркой превосходных лошадей, и, ничего не видя, думал горькую думу и все вспоминал о том, что назначила она ему свидание в царской опочивальне, а отправила за тридевять земель.
И впервые усомнился в ее искренности и преданности верных людей. Впрочем, чего он ждал? Два–три любезных слова, два–три огненных взгляда — что все это значило в ее жизни, полной таких приключений, которые и не снились ему, простому юнкеру, прослужившему от капрала до камер–юнкера, вознесшего на своих плечах дочь чухонской прачки к вершинам трона. Он обозлился и стал с упоением вспоминать, какими неудачными были все устремления Екатерины Первой, матери Елизаветы, выдать дочку замуж…
Родилась она в девятом году XVIII столетия, и Петр Великий тогда еще не был обвенчан с Екатериной. Он тогда еще и не думал превращать связь с ливонской прачкой в разумный и счастливый брак и возвращался со славного полтавского боя с целым обозом шведских пленников. Часть их навсегда осталась в России, встретив здесь любезное и бескорыстное отношение, часть вернулась домой, затаив в душе идею реванша за жестокое и кровавое поражение в Полтавской битве.
Долгое время спустя Петр, потеряв после пыток и кровавых преследований единственного сына от первого брака Алексея, решил обвенчаться с Екатериной и узаконить своих дочерей. Он намеревался оставить трон своей жене, потому и составил тот злополучный акт, по которому наследник престола выбирался по желанию императора. Акт этот от двадцатого года имел для страны самые злосчастные последствия. Один за другим следовали кровавые и бескровные перевороты, на российский трон усаживались те, кто посмелее да побойчее, да честолюбивее. В европейских странах давно следовали обычаю — наследником был старший сын владетеля, и наследие не дробилось больше со времен Каролингов [5], когда вызывало междоусобные войны. Решившись изменить по своему желанию давний обычай русской старины, Петр и вызвал множество потрясений, пронизавших весь XVIII век. И только правнук Петра Павел узаконил заново старый обычай.
Издать-то престолонаследный акт Петр издал, но желания оставить кому-либо трон не высказал, потому как всего за два месяца до смерти обнаружил преступную связь жены с Монсом, братом Анны Моне, которой был очень увлечен
Стараниями своего бывшего любовника и большого друга Александра Даниловича Меншикова Екатерина была возведена на престол, и тут-то и разгорелись ее честолюбивые мечты выдать замуж своих дочерей так, чтобы и короны, и богатство, да и мужья были хороши. Со старшей, Анной, все так и случилось. Ее выдали, после долгих переговоров и уступок, за голштинского принца, но счастья ей не пришлось испытать. Родив будущего императора Петра III, она через два месяца после родов умерла.
В 1725 году Екатерина очень осторожно предложила свою младшую — Елизавету, в жены французскому наследнику — будущему Людовику XV. Принимая французского посланника Кампредона и разговаривая с ним по–шведски, чтобы никто не понял сути дела, она сказала ему:
— Дружба и союз с Францией были бы мне приятнее дружественных отношений всех остальных европейских держав.
А после аудиенции послала к Кампредону Меншикова. Тот без обиняков предложил на рассмотрение вопрос о браке Елизаветы с Людовиком XV как основное условие заключения франко–русского союза.
Но в Версале только посмеялись над предложением русской императрицы: мало того, что сама она — всего–навсего прачка, так еще и незаконнорожденную дочь считает достойной соединиться с королевским домом.
Даже оскорбительное для русских предложение о переходе Елизаветы в случае выхода замуж за Людовика XV в католическую веру не вызвало во Франции ничего, кроме высокомерно–насмешливого отказа. Кампредон, конечно, был весьма вежлив и любезен, попросил лишь время, чтобы снестись с Версалем, но еще до получения ответа из Парижа по всему Петербургу уже разнесся слух о предстоящей свадьбе Людовика XV с английской принцессой.
Екатерина, однако, не оставила мысли выдать дочку во Францию — не для того ли воспитанием ее занимались французы, Елизавета в совершенстве знала французский и отлично умела танцевать Модные французские танцы. Через того же Кампредона при посредничестве герцога Голштинского предлагала она руку и сердце Елизаветы герцогу Орлеанскому. Но и тут ее ждала неудача. Версаль не заставил себя ждать с ответом — письмо было составлено в изысканных и любезных выражениях, но содержало самый решительный отказ — императрице-де слишком неудобно перед своими подданными согласиться на переход цесаревны в другую веру, да и герцог Орлеанский принял уже другие обязательства.
Именно эти обстоятельства на долгие годы отсрочили союз России с Францией. Екатерина всерьез обиделась на высокомерных французов и с тех пор крайне презрительно отзывалась об этих французишках, слишком задравших нос.
Чуть было не вышла замуж Елизавета за побочного сына Августа II, Морица, претендента на курляндский престол, красивого, мужественного, но слишком уж откровенно искавшего не жену, но прежде всего корону. Сделка не состоялась, потому что Курляндия и Польша восстали против этого сватовства. Мориц Саксонский остался без короны, а Елизавета — без мужа.