Граф Никита Панин
Шрифт:
Никита Иванович поразился бурной жизни этого крохотного клочка земли. То и дело попадались навстречу упряжки сытых, откормленных коней, запряженных в добротные брички, проезжали возы с сеном и битой птицей, в полях работали люди в добротных одеждах, сгребая снег, готовя посев для жирных полей. Огороженные участки полей, стада, выбирающие из-под снега зеленую траву, ухоженные чистые коровы, сытые, раскормленные лошади — во всем видел Никита Иванович достаток и хозяйственную заботу. В городках ему пришлось увидеть и местные ярмарки — строго поддерживался порядок, провизия и скот, ткани и одежда — все было добротным, продавалось дорого, и купцы не сильно торговались. Все было солидно, поставлено на широкую ногу. Никите Ивановичу захотелось, чтобы так было и в его нищей стране…
Чем дальше ехал Никита Иванович к Дании, тем все чаще выходил он из роскошного экипажа и вглядывался в
Равнинная, слегка всхолмленная местность не позволяла задерживаться глазу на каком-нибудь одном взгорке. До самого горизонта убегала низинная плодородная земля, сейчас, в период самых сильных морозов в России, лишь кое–где прикрытая снегом. Никите Ивановичу было уже жарко в теплой бобровой шубе и такой же шапке, и он бросал шубу в темное и влажное нутро кареты и стоял на свежем ветерке, отдававшем рыбой и морем, подставляя лицо дыханию Балтийского взморья. Он вспоминал свои ранние годы в Пернове, когда целыми часами бродил по морским отмелям, собирая ракушки, выброшенные и обкатанные морем кусочки янтаря, или наблюдал за поспешным бегством маленьких черных крабов, торопившихся укрыться под громадными валунами от непрошеного посетителя.
Отряд конных рейтар, сопровождавший поезд русского посланника, выражал крайнее нетерпение, — им хотелось как можно скорее отделаться от службы на этой дороге, но командир их лишь тихонько покашливал в кулак, нетерпеливо посматривая на Никиту Ивановича.
А тот снова и снова вглядывался в туманную дымку истории Шлезвига.
Своим возникновением на крайнем юге Скандинавии Дания была обязана многочисленным готским племенам, заселившим Сканию, Феонию и Зеландию со всеми прилегающими островами. Только часть Ютландии не была занята ими, потому что там жило могущественное племя англов. Но англы ушли на север, на соседние острова, где расселились и заняли всю нынешнюю Великобританию. И тогда готы заселили всю Ютландию, которая и стала основой Дании. Река Эйлер, единственная река Дании, стала южной границей этого многочисленного и могущественного племени. Возведенная на ее берегах стена должна была обезопасить готов от вторжения соседей с земель Голштинии, дитмарской марки, чисто германских поселений. Племя готов рано создало себе репутацию пиратов, викингов. Снарядив корабли, викинги отплывали в соседние страны, поднимали на мачтах красные флаги в знак добровольного и мирного торгового сотрудничества, открывали торги, выменивая шкуры животных, кожи, масло на колониальные товары и ткани, на выделанные железные копья. А вечером спускали красный флаг и поднимали черный. Это означало грабеж, разбой, резню тех, с кем утром мирно торговали. Они шли убивать и грабить мирных жителей, захватывать их в плен. Нагруженные тяжелой добычей, корабли викингов отправлялись в обратный путь, проедали и пропивали добычу дома, а потом опять шли в торговый и разбойничий поиск. Иногда они захватывали мелкие селения, население которых не могло им сопротивляться, позже — города, а потом и целые страны.
Но судьба викингов была рискованной и кровавой. Племена, жившие на континенте, скоро узнали подлинную натуру пиратов, и нередко стычки превращались в кровавые войны, в которых гибли викинги, и некому было перегнать корабли с добычей домой, на Ютландский полуостров.
Очень медленно, веками познавали викинги, что их собственная земля — та же добыча. Она была мягка, жирна и податлива и воздавала урожаями, богатой добычей тем, кто сеял на ней. Так это воинственное и коварное племя превратилось в мирных землепашцев и скотоводов. Тучные луга и пастбища, прекрасная земля, великолепный климат — мягкий морской, без сильных морозов и сильной жары. До X века вся Дания уже представляла собою целый ряд мелких королевств. Союз нескольких племен образовывал округа, делившиеся на сотни. Вся жизнь рода регулировалась свободными собраниями — тингами. Здесь решались все вопросы — браться ли за оружие по зову короля, содержать ли его в качестве гостя, объезжающего свое королевство, какие штрафы платить за убийство? В таких общинах были и рабы, но они захватывались в плен, а все крестьяне и общинники располагали личной свободой. Только королю со временем стали даваться
Упорная и кровавая борьба велась с язычеством. Началась она еще при Карле Великом, но поначалу проповедь апостола Скандинавии Ансгария потерпела полный провал. Только XI век ознаменовал победу христианской религии. В 1104 году епископ Лунда был поставлен архиепископом, и папский легат провозгласил самостоятельность датской церкви. Это положило начало созданию столь могущественного сословия, освобожденного от всех податей и повинностей, что оно стало как бы государством в государстве. Реформация отняла [7] у этого сословия все привилегии, и господствующей стала лютеранская религия.
Никита Иванович видел строгие и мрачные здания лютеранских кирок и не знал даже, можно ли перекреститься на лютеранский крест.
Фредерик III — датский король, современник русского царя Алексея Михайловича, надеясь укрепить свою власть, большую часть которой урезало народное собрание могущественных богатых кланов — риксрод, начал войну со Швецией, основавшейся на берегах Балтийского моря. Но сил своих не рассчитал. В 1657 году шведы с юга овладели Ютландией, по льду необычно холодного в том году Бельтского пролива перешли на остров Зеландию, а в феврале 1658 года датчанам пришлось в городе Роскилле подписать самый тяжелый и позорный в их истории мир — шведы не только завладели Сконией, Блекинге и Халландом, но получили также норвежские области Бохуслейн и Тронхейм. Даже датский остров Борнхольм отошел к сопернику Дании. Некогда могущественное и наводившее страх на всех соседей государство было сломлено и превратилось во второстепенную державу. Соседи рады были урвать у Дании все, что плохо лежало. Союзник шведов герцог Гольштейн–Готторпский добился отказа Дании от ее верховных прав на Шлезвиг — лакомый кусок юга Ютландии. Потом, правда, Дания вернула себе Шлезвиг, но недаром Петр, наследник российского престола, так заботился о том, чтобы присоединить Шлезвиг к Голштинии — он знал о тех временах, когда Гольштейн владел Шлезвигом. С детства внушали ему мысль об этой части Дании, которой некогда владели германские герцоги, и в течение всей своей жизни Петр думал только об этом. Что ему было до России, когда в глазах его стояла Голштиния и вожделенный Шлезвиг. Руками русских солдат надеялся он приобрести это крохотное владение, отняв его у Дании.
Никита Иванович много беседовал с юным герцогом, ставшим волею судьбы наследником российского престола, и понял, что дальше Голштинии, дальше Шлезвига помыслы его не простираются. Как ни странно, но уже в свои одиннадцать лет сумел он до корней впитать лютеранскую веру и любовь к своей милой отчизне. Веру ему пришлось переменить под давлением обстоятельств, но любви к родине он не утратил, отчего судьба его и сделалась такой трагической…
Собирая воедино добытые сведения, читанные в детстве книги, обрывки разговоров, приобщался Панин к великой науке дипломатии, хотя и с ужасом ждал первого представления датскому королю и риксроду, все же надеялся, что его появление не окажется в Дании посмешищем.
А пока он всматривался в поля и пастбища Шлезвига, любознательно расспрашивая всех, с кем ему приходилось перекинуться парой слов, и впитывал все слышанное и виденное, накапливая по крупицам знания о стране, в которую забросила его судьба.
Шлезвиг к тому времени все равно оставался немецким — немецкие бюргеры и князья владели здесь землями, их церкви и костелы были в каждом местечке, говорили здесь только на немецком, и Никита Иванович, с детства владевший немецким языком, как родным, не чувствовал никакой оторванности ни от родины, ни от царского двора. Правда, при дворе больше в ходу был французский язык, но и немецкий вошел в моду после немцев, наводнивших Россию через прорубленное Петром Великим окно в Европу.
Благодаря этому сами русские, составлявшие верхушку знати, были словно иностранцы в своем отечестве. Существовал даже анекдот о том, как француженка по происхождению, молодая жена одного из русских аристократов пожелала овладеть русской речью. Муж небрежно осадил ее пыл: «Для чего? Чтобы только отдавать приказания прислуге?»
Можно было услышать такую фразу из уст русского вельможи: «Я в дистрикции и в дезеспере, аманта моя сделала мне индефиле, и я акур сюр против риваля своего реванжироваться…»