Граф Никита Панин
Шрифт:
Екатерина вникала во все, даже в самые мелкие вопросы управления империей. И однажды прочитала в Сенате созданные ею правила торговли солью. Она хотела и дальше облагодетельствовать народ — сразу по восшествии на престол она снизила цену на соль (настолько вздули ее Шуваловы, владеющие монополией на торговлю солью, что народу приходилось трижды подумать, прежде чем купить фунт соли). И царица решила себя снова проявить благодетельницей.
Она громко прочла свои правила и теперь ждала оценки. Все сенаторы повскакали со своих мест и бурно выражали восторг перед мудростью императрицы. Один только Петр Иванович остался сидеть.
Екатерина
— А что вы скажете, Петр Иванович? Али вы противного мнения?
— Да, государыня, только не пристало мне рассуждать после сделанного постановления…
— Да нет, — запротестовала Екатерина, — это только предложения, бумага еще и не подписана мною, так что говорите свободно, может, и я в чем-то ошиблась…
— Вы не можете ошибаться, государыня, только вот мнения мои расходятся с тем, что тут написано…
Все замерли, тихо уселись на свои места, и Екатерина снова начала читать свой доклад.
Она прочитывала статью и взглядывала на Петра Ивановича. Он вставал и безжалостно громил каждый пункт…
Екатерина прислушивалась к его мнению, вымарывала все, что неверным находил Петр Иванович. Она с трудом сохраняла хладнокровие, хотя и понимала, что своими замечаниями Петр Иванович наносит вред ее репутации. Однако соглашалась со всем. Генерал говорил дело, хотя и слишком прямолинейно, резко, а иногда даже и грубо.
После всех словопрений царица отвела его к окну и долго с ним разговаривала. Поняла, что прям и крут, умен и честен. Пригласила к обеду. Но не забыла слов, что он говорил — самолюбие ее было задето и задето больно.
После Никита Иванович выговаривал брату:
— Мог бы и помягче…
— А мне кого бояться, я неприятеля не страшился, а тут для пользы дела, да и государыня согласилась…
— Для виду, — серьезно урезонивал его Никита Иванович, — но надо же и щадить самолюбие…
— А уж это вы, придворные шаркуны, а я, воли спросили, скажу прямо и без утайки…
Никита Иванович только пожал плечами. Недалеко уйдет брат с такими мыслями и манерами, да делать нечего — сердце у него доброе, честное, хоть и не приспособленное к интригам. И хорошо, что женится Петр, может быть, жена его, бывшая фрейлина, научит мужа иногда и полукавить, иногда и смягчить грубость и дерзость…
Никита Иванович понимал, что прямодушие Петра вредит ему, но нередко говаривал императрице:
— Таков уж у меня братец, все у него на виду, не скроет ничего.
Екатерина молчала. Вот коронуется, всех приструнит. Она отлично понимала необходимость коронования и торопила придворных с изготовлением всего необходимого для торжественной церемонии…
Петр III так и умер некоронованным, хотя даже его августейший друг Фридрих II обращал внимание его на импонирующее народу значение коронации. И барон Гольц по приезде в Петербург настойчиво внушал Петру мысль о необходимости поспешить со «священным венчанием». Петр презирал русский народ и не спешил с коронацией, отговариваясь тем, что даже венцы еще не готовы — он хотел успеть заточить Екатерину в монастырь и короноваться с Елизаветой.
Екатерина уже через четыре дня после своего восшествия на престол велела приготовить все необходимое и поторопиться. Но все-таки дело тянулось долго, и только в сентябре монарший поезд был готов к отъезду в Москву.
Князь Трубецкой назначался главным распорядителем церемонии, и полковник артиллерии Мелиссино
На все празднества Трубецкому отпущено было пятьдесят тысяч рублей, а для изготовления короны — фунт золота и двадцать фунтов серебра, на мантию — четыре горностая. Забыли о державе, лишь за две недели вспомнили, что нужна. Искали везде — в кладовых, спальной, гардеробной покойной императрицы. Нигде не нашли — наскоро изготовили новую.
И если на свое облачение Екатерина поскупилась, то для народа велела изготовить сто двадцать дубовых бочек с железными обручами — в них должно было поместиться но пятьсот рублей серебряной монетой для бросания в народ, всего же шестьсот тысяч рублей для выдачи лично от императрицы, а также изготовить манифест о милостях ссыльным; страждущим «понеже наступающим торжестве коронации я намерена по прежним примерам предков моих с ними милость сделать». Это должно было произвести впечатление не только в Москве, но и во всей России.
В императорском поезде — невидимо карет и колясок, дормезов и возков. Вместе с нею и всем двором отправлялись в Москву придворная штат–контора, три канцелярии — главная дворцовая, конюшенная и ямская, да три коллегии — иностранных дел, военная и берг–коллегия. В столице оставалась одна только Адмиралтейская коллегия. Сенат и Синод также следовали за императрицей.
Но Сенат, а вместе с ним и Панин, выехал в Москву позже всех. Из сенаторов в столице оставались пятеро, и главнокомандующим на время отсутствия Екатерины назначен был Иван Иванович Неплюев, городской петербургский начальник. В городе стало пусто…
Ехал в Москву и Захар Григорьевич Чернышов. Корпус его только что пришел в Петербург — обманом, хитростью, интригами вызволили этот корпус из-под команды Фридриха, и сразу после этого, едва корпус добрался до своих, Екатерина расторгла договор с Пруссией. Но войну не продолжила, — хватало дел по внутреннему устройству империи, да и средств для ведения войны уже не собрать…
Собрались ехать и Никита Иванович с цесаревичем Павлом и целым штатом лекарей.
Павел за последнее время стал часто хворать. Незадолго до отъезда в Москву был созван даже консилиум — гоф–медик Крузе представил ему подробное описание болезненных припадков Павла и методы лечения. Крузе засвидетельствовал перед всеми коллегами, что уже с самого рождения цесаревич был подвержен особым припадкам, зависящим от накопления кислот в желудке, потом его стали тревожить опухоли желез, переходившие иногда в нагноение. Иногда он страдал от рвоты, чаще — от поноса. Медики измыслили рецепт для лечения цесаревича. Крузе назначен был сопровождать Павла в Москву.
Не успели сделать несколько верст, как у ребенка начался лихорадочный припадок. Никита Иванович приказал остановиться и дать отдых цесаревичу. На этой остановке их догнала Екатерина, и Никита Иванович посоветовал ей ехать потише. Но Павлу стало лучше, его одолевала только слабость, и встревоженная Екатерина решила продолжать путь……
Во втором докладе Панин сообщил о новом припадке, Екатерина ответила Никите Ивановичу письмом:
«По–видимому, мне уже его высочества не дождаться к въезду моему в Москву. И для того вы не спешите ездою, а, смотря по обстоятельствам, продолжайте ваш путь. До четверга я, однако ж, дожидать буду и в пятницу, конечно, въеду в город. Потому что мне никак дале дожидать невозможно»…