Граф Никита Панин
Шрифт:
Никита Иванович сидел у постели больного ребенка и со страхом ждал выздоровления. Он клал ему на лоб руки, крестил, целовал головенку и то ли от ласковой руки воспитателя, то ли от снадобий медиков, но Павлу стало легче и на въезд матери в город он не опоздал. Вместе с каретой цесаревича ехали и Маша с Петром Ивановичем в неизменном дормезе, удобном и уютном.
Екатерина не раз бывала в Москве — и великой княгиней, и еще принцессой Цербтской. Она никогда не любила этого города — нравы грубые, скученность невероятная, грязь и вонь. Теперь же она не узнала Москвы —
Екатерина, радостная, улыбающаяся, ехала в открытой коляске, окруженная блестящей свитой и конногвардейцами …
Московская знать приветствовала императрицу радостными кликами и восторженным «ура!». Однако к их нарядам императрица отнеслась с большим неудовольствием и сразу же после торжеств объявила официально: «Сим от коммерц–коллегии российским и иностранным купцам объявляется, чтоб они золотых и серебряных парчей и кружев из-за моря боле не выписывали и не вывозили, потому что через год от дня высочайшей ея императорского величества коронации золотые и серебряные парчи и кружева носить заказано будет».
Московская и петербургская знать разорялась на этих кружевах и серебряных да золотых парчах.
На следующий после въезда Екатерины день к восьми утра все войска собрались в Кремле и выстроились около Успенского, Благовещенского и Архангельского соборов. Места для зрителей, все крыши и валы были усеяны народом.
Трубы и литавры возвестили о начале торжества. Из внутренних покоев Кремля императрица перешла в большую аудиенц–камеру, куда уже принесены были все регалии. Духовник ее, отец Федор, протопоп Благовещенского собора, окропил путь процессии святой водой. Едва только вступила она на Красное крыльцо, раздался колокольный звон и началась военная салютация, «а во всем народе учинилася тихость и молчание».
Императорскую мантию Екатерины поддерживали шесть камергеров, а конец мантии нес обер–камергер граф Шереметев.
Духовенство встретило Екатерину на паперти собора. И снова митрополит Московский кропил святой водой ее путь, а архиепископ Новгородский поднес к губам императрицы крест для целования.
Двадцать архиереев, тридцать пять архимандритов и множество других духовных сановников сопровождало Екатерину в церковь. Ангельский хор певчих тонко и стройно вытягивал псалом «Милость и суд воспою тебе, Господи».
И под это удивительное пение Екатерина вошла в собор, приложилась к иконам и прошла к императорскому креслу.
Священнодействие началось. Екатерина надела на себя порфиру. Обер–гофмейстерина графиня Воронцова и гофмейстерина Нарышкина оправили порфиру и ленту ордена святого Андрея Первозванного. Генерал–фельдмаршал граф Разумовский и генерал–адмирал Голицын на золотой подушке поднесли императрице горевшую золотом
Торжественно приняла Екатерина корону, показала ее народу и медленно возложила на себя. Тотчас началась снаружи собора пушечная пальба.
Священники начали торжественную литургию, и все ее продолжительное время Екатерина стояла на троне в короне, со скипетром в правой и державой в левой руке.
Новгородский преосвященный помазал ей елеем лоб, а затем Екатерина сама вошла в царские врата и, подойдя к престолу, сама приобщилась из потира святых тайн.
В том же полном облачении она прошла в Архангельский и Благовещенский соборы и прикладывалась к святым мощам. По всему пути из собора в собор «метаны были в народ золотые и серебряные жатоны»…
В Грановитой палате Екатерина, согласно этикету, на троне «под балдахином кушать одною своею персоною изволила».
Со всех сторон стояли самые высшие сановники государства, а кушанья вносились двумя полковниками, и ставил их на стол гофмаршал Измайлов «с преклонением колен». Каждое блюдо сопровождалось двумя кавалергардами с салютами.
Духовенство, придворные чины и все знатные особы обоего пола стояли вокруг трона, пока императрица не повелела им сесть за столы, приготовленные в той же Грановитой палате. Во время обеденного стола звучала с хоров вокальная и инструментальная музыка.
Маша и Петр Иванович с изумлением и восторгом наблюдали всю роскошную церемонию, а вечером ходили по двору Кремля и любовались удивительной иллюминацией. Со всей Москвы сбежался народ посмотреть «огненное позорище». Весь московский дворец, публичные здания и особенно колокольня Ивана Великого сияли огнями. Иллюминация так сверкала, что становилось светло, как днем.
На другой день под окнами Грановитой палаты на Ивановской площади забили фонтаны красного и белого вина. Вокруг фонтанов лежали жареные быки, всякая живность, хлеб. Из окон Грановитой палаты бросали в народ серебряные и золотые жетоны…
Целую неделю продолжались торжества по случаю коронации. Балы и куртаги, обеды и концерты, аллегорические представления. Всего не пересмотришь, всего не перечтешь…
На улицах города стояли резные столы с угощением для народа — жареные быки, живность, хлеба, из позолоченных и посеребренных бочек разливалось пиво и меды, для нищих — столы с различными яствами. Каждого нищего оделяли и деньгами…
Фейерверки, театральные представления, балы и маскарады у частных лиц, которые императрица почтила своим присутствием…
А наследник в это время лежал больной. Торжества утомили цесаревича. Во время фейерверка на Царицыном лугу он еще и простудился. Целую неделю здоровье его внушало опасения. Никита Иванович не отходил от постели Павла. Мальчик держал воспитателя за руку и не отпускал ни на шаг. Болезнь приняла настолько серьезный характер, что Екатерина забеспокоилась и дала обет выстроить в Москве госпиталь имени Павла, если ребенок поправится. Наконец, он встал с постели, и счастливая мать выполнила свой обет — с той поры стоит в Москве знаменитая павловская больница.