Граф Платон Зубов

Молева Нина Михайловна

Петербург. Зимний дворец. Екатерина II, А. А. Безбородко.

Да что это — который день с мыслями не соберешься. В голове одно, на сердце другое. Взять себя в руки надобно. Немедля. Себе приказать. Не в первый раз приходится. А так, по–честному, одного хочется — покоя. Уверенности. Чтоб сомнений не было. И кругом все словно притаились.

— Французская почта была?

— Была, ваше величество.

— Что же не докладываешь, Александр Андреевич?

— Потревожить ваше величество не решался.

— Значит, все-таки тревожить.

Что у них там? С финансами не справились. Король объявил, что через пять лет соберет государственные чины Франции. Но на срок такой долгий рассчитывать не пришлось. Когда Неккер в который раз министром сделался, настоял, чтобы Генеральные штаты в нынешнем году созвать, в 89–м. Знаю, народ решение такое как свою полную победу праздновать принялся.

— Народ, как всегда, глуп, ваше величество.

— Глуп, говоришь. И да и нет. Так или иначе признался король, что на своем стоять больше не может. Только, помнится, мало кто из философов в Неккера тем разом поверил. Как это Мирабо о нем отзывался?

— Отыскать записки, ваше величество?

— Да нет, по существу мне напомни.

— А по существу, господин Мирабо не признавал, что у господина министра при данных обстоятельствах хватит таланта, главное — гражданского мужества.

— Вот именно — мужества. Тогда еще Малуэ докладывал самому министру. Вот этот доклад мне дословно приведи. Далеко Он у тебя?

— Под рукой, ваше величество. Вы ведь им не в первый раз интересуетесь.

— Не первый. Так что же?

— «Не нужно ожидать, чтобы Генеральные штаты стали у вас требовать или вам приказывать; нужно поспешить с предложением им всего, что только может быть предметом желаний благомыслящих людей, в разумных границах как власти, так и национальных прав».

— Добрый совет. Вот только у короля и у министра никакой программы в действительности не существовало. Болтали для развлечения и отвлечения внимания — не более того. Впрочем, помнится, Мирабо проектировал союз королевской власти с народом против привилегированных.

— Мирабо — да, ваше величество, но при дворе никто подобным решением озабочен не был. Хотя король и почитал необходимым сделать известные уступки мнению общественному.

— Не забегай вперед, друг мой. Хотели — не хотели! Разве Неккеру ничего добиться не удалось? Разве не все зависело от состава штатов и числа голосов у привилегированных и представителей третьего сословия? Храповицкий, ты слышал мой вопрос?

— Государыня, Неккер добился почти чуда — одинакового числа голосов для третьего сословия и привилегированных.

— И в чем же дело?

— Но чтобы эта мера стала действовать, требовалась поголовная подача голосов, тогда как при существовавшей сословной — у привилегированных все-таки было два голоса против одного. Все, кто хотел подлинного обновления Франции, стояли за поголовное голосование, привилегированные и парламент — за посословное.

— На что решился король?

— Правительство колебалось до последней минуты, даже когда Генеральные штаты были уже в сборе. В результате вопрос был решен против его воли. Правительство потеряло инициативу.

— День созыва Генеральных штатов назначен?

—

На 27 апреля.

— А избирательное право?

— Оно предоставлено всем французам, достигшим двадцати пяти лет, имеющим постоянное место жительства и занесенным в списки налогоплательщиков.

— Французы, надо полагать, вполне удовлетворены?

— Как сказать, государыня. Ведь этим последним условием исключается из числа избирателей все беднейшее население страны.

— Естественная и вполне благоразумная потеря.

— Но и повод для последующих рассуждений о неравенстве. Для народа, не способного платить налоги, даже появилось определение — «четвертое сословие».

— Думаю, здесь главным остается третье сословие.

— Государыня, посол прислал нам наиболее популярную, по его словам, брошюру аббата Сийеса «Что такое третье сословие?».

— Любопытно. И как же это сословие определяется?

— В брошюре всего три вопроса и три ответа. «Что такое третье сословие? — Все». — «Чем оно было до сих пор? — Ничем». — «Чем оно желает быть? — Чем-нибудь».

— Значит, сейчас начнется подготовка к выборам?

— Она уже началась. Население приступило к составлению наказов.

— Население? Все эти составляющие толпу люди?

— Конечно, нет, но люди либеральных взглядов и отдельные представители буржуазии, которые таким путем решили донести до правительства свои проекты и волю.

— Как говорил Мирабо, страшная болезнь старой власти — никогда не делать уступок, как бы в ожидании, чтобы у него исторгли силою то, что сегодня оно могло бы уступить вполне добровольно. Сколько же предполагается депутатов?

— Около тысячи двухсот человек, государыня.

Лагерь Потемкина в Малороссии. Г. А. Потемкин, А. В. Браницкая.

— Что это — никак Попов обратно бежит. Да еще как бежит. Забыл что? Только что все дела письменные вроде порешили. Неужто опять писаниной своей докучать станет!

— Григорий Александрович, батюшка! Новость-то какая! Поди, обрадуешься, князюшка! Графинюшка наша приехала!

— Какая графинюшка? В нашем-то лагере? Да ты что, Василий Степанович, — не иначе сон наяву увидел.

— Воистину сон золотой: графиня Браницкая Александра Васильевна ни морозу, ни слякоти не испугалась — Прискакала. Сразу к тебе не захотела: переодеться, мол, с дороги надо. К любимому дядюшке в затрапезном виде ни–ни. Я ее в ханский шатер проводить велел — если не захочешь, можно иначе распорядиться.

— Нет–нет, все верно. Так и надо. Вот только боюсь, как бы ее приезд государыни не разгневал. Сам знаешь, не все то у нас гладко выходит, а тут не иначе без согласия императрициного. Упряма наша графиня, куда как упряма.

— Больно к дядюшке привязана. Что за грех!

— Это как государыне взглянется. Смотри, что с Варварой Васильевной учудила. Ведь назло мне, не иначе. Да вот и путешественница наша. Здравствуй, Сашура, здравствуй!

— Дядюшка!

— Не задуши, графинюшка. Знаю, умеешь ты обнимать да целовать. Да и силушкой тебя Господь не обидел. Какими судьбами в наших краях оказалась? Неужто государыня послала?