Граф Сен-Жермен
Шрифт:
В полдень мы все сели за стол в качестве гостей графа Орлова. Беседа была чрезвычайно интересной и частично затрагивала военную кампанию на архипелаге, но большей частью касалась полезных открытий. Среди прочего Орлов показал маркграфу кусок негорючего дерева, который, когда к нему подносят огонь, никогда не загорается и не превращается в золу, а набухает, как губка, и затем распадается в тонкий пепел.
После того как стол был убран, Орлов отвел Цароги в соседнюю комнату, где они оставались вдвоем довольно значительное время. Автор, которому случилось стоять у окна, за которым был виден экипаж графа Орлова, заметил, как один из слуг графа открыл дверь кареты и достал из-под сиденья
Вскоре после этого мы откланялись. В экипаже на обратном пути Цароги достал из кармана венецианские цехины и машинально начал играть с ними. Имея привычку пристально за ним наблюдать, я могу с уверенностью сказать, что раньше у него денег не было.
Он передал маркграфине от имени графа Орлова красивую серебряную медаль, которая была выбита в память победы в Чесменской баталии. Когда мы вернулись, он впервые показал нам свой патент российского генерала, с большой печатью, и признался маркграфу, что имя Цароги было заимствованным, или анаграмматическим, и что на самом деле он был Ракоци, единственным представителем этого рода и прямым потомком принца-изгнанника, некогда управлявшего Зибенбюргеном времен императора Леопольда. [290]
290
Изабель Купер-Оукли также цитировала этот источник, который она дает в сноске как Curiosit"aten der Literarisch-historischen Vor- und Mitwelt, pp. 285, 286. Weimar, 1818.
Все это вместе только увеличило наше любопытство, которое, однако, чуть позже было удовлетворено не очень приятным образом.
В 1775 г. маркграф приехал в Италию в сопровождении автора. В Италии нам стало известно, что последний из рода Ракоци, который проживал там в течение некоторого времени, уже давно скончался, и род этот угас. В Ливорно английский консул сэр Джон Дик сказал нам, что неизвестный был не кто иной, как граф Сен-Жермен, и что именно в Италии он встретился с князем Григорием Орловым и его братом, имея к тому горячее желание.
Из другого источника, не менее достойного доверия, мы узнали, что он родился в Сан-Джермано, маленьком городке в Савое, и что его отец, по имени Ротондо, был сборщиком налогов, но обладал значительным состоянием, позволившим ему дать сыну хорошее образование, которое, однако, настроило его против работы сборщика налогов. В знак протеста он взял себе в качестве имени название города своего отца и сделал себе из него титул граф Сен-Жермен. С того времени он объехал весь мир как авантюрист, живя в Париже и Лондоне под именем Сен-Жермена, в Венеции — графа ди Белламаре, в Пизе — шевалье Шёнинга, в Милане — как шевалье Уэлдон, в Генуе — как Салтыков, и ему должно было быть около 75 лет.
Естественно, маркграфу после таких открытий пришлось выступить против человека, который мистифицировал его по поводу своего происхождения и утаил, стыдясь, многое другое. Вернувшись в 1776 г. из путешествия, маркграф возложил на автора тяжелую обязанность поехать в Швабах, где он должен был поставить этого человека перед лицом всех тех фактов, которые были ими собраны. Автор должен был сказать ему о неудовольствии князя злоупотреблением его добротой и от имени маркграфа потребовать обратно те письма, которые он время от времени ему направлял. Если письма будут возвращены, то ему разрешалось оставаться в Швабахе при условии, что все будет тихо, иначе его документы будут изъяты и он будет изгнан за границы владений маркграфа.
Прибыв в Швабах, автор нашел графа Сен-Жермена, несмотря на обычно
Он выслушал все обвинения абсолютно спокойно и сказал, что иногда он действительно использовал все перечисленные имена, даже имя Салтыкова; но, сказал он, под всеми этими именами он был известен как человек чести. Если бы клеветник обвинил его в некорректных деяниях, он ответил бы немедленно, как только узнал бы, кто и в чем его обвиняет. Он ничего не боялся, потому что не было ничего, что могло бы его дискредитировать. Он заявил с непоколебимой уверенностью, что не сказал маркграфу ни малейшей неправды по поводу своего имени и открыл ему свою настоящую фамилию. Доказательство его рождения было в руках человека, от которого он зависел, и это навлекло на него худшее преследование в его жизни. Это преследование и нападение на него, хотя ему и удалось спастись, помешали ему и воспрепятствовали достойному использованию его обширных знаний. Именно поэтому он искал уединенного места, где бы он мог жить неопознанным и незамеченным. Если бы никто не препятствовал продолжению его работ, то мог наступить момент, когда его труд достиг бы точки, к которой он стремился.
Когда его спросили, почему он заранее не предупредил маркграфа о том, что жил в разных городах и странах под различными именами, он ответил, что не считал это необходимым; он думал, что так как он ничего не просил у маркграфа, никого не задевал и не обижал, то судить о нем будут просто по его поведению. Он не злоупотребил доверием маркграфа и сообщил ему свое настоящее имя. Через короткое время его достижения уже не оставили бы сомнений в отношении образа его мыслей, и тогда он был бы в состоянии привести доказательства своего происхождения. Ему причинило страдание то, в каком виде его изобразили перед маркграфом. Однако теперь он хотел бы, взяв на себя обязательство жить спокойно, попытаться вновь заслужить уважение маркграфа или же покинуть его владения.
Затем он объяснил, что именно в Венеции он впервые встретил графа Орлова. Патент, который ему был вручен и который теперь он снова показал, был сделан для него графом в Пизе, на имя шевалье Уэлдона. В связи с этим он упомянул, что в 1760 г. Людовик XV доверил ему попытаться скрытно и неформально провести мирные переговоры с Англией. Его довольно близкое знакомство с маршалом Б ель-Ил ем навлекло на него ненависть герцога Шуазёля, который написал в Англию и попросил Питта арестовать его. Король Пруссии предупредил его о надвигающемся ударе и посоветовал ему никогда не возвращаться во Францию».
Эти воспоминания совпадают с тем, что написал в своих мемуарах фон Гляйхен, и с тем, что было написано королем Фридрихом II в его Oeuvres Posthumes («Посмертные произведения»), IV, с. 73, где король упоминает Сен-Жермена как человека, чья тайна никогда не была разгадана.
Он вернул все письма, полученные им от маркграфа, с очевидным сожалением, кроме одного, которое, как он сказал, он передал графу Орлову.
После этого он оставался еще некоторое время в Швабахе, затем уехал в Дрезден.
Еще один небольшой отрывок из воспоминаний Геммингена-Гуттенберга, связанный с предыдущим рассказом:
«В частности, маркиз [sic] гордился своими медицинскими знаниями, с помощью которых он достиг довольно преклонного возраста. Его рекомендации сводились в основном к строгой диете и чаю, который он называл The de Russie («Русским чаем») или Aqua Benedetta («Благословенной водой»). Маркграф получил рецепт этого снадобья от вышеупомянутого английского консула в Ливорно. Российский флот взял с собой этот чай в Архипелагскую кампанию для защиты людей от солнечного удара.