Граф Сен-Жермен
Шрифт:
Было ли это формой металлической воды, которая, в случае если кожа оставалась в ней дольше, чем было нужно для окраски в черный цвет, вызывала ее сжатие при одновременном истончении, как это доказал Кобенцль?
Из письма Кобенцля известно, что Сен-Жермен красил в черный кожу (и предположительно, другие вещи, окраской которых он занимался) путем погружения в жидкость (разведенную обычной водой), в которую было помещено железо, напоминавшее золото; это было, должно быть, одно из его соединений, имевшее золотистый оттенок. Черный цвет Сен-Жермена получали без купороса или чернильных орешков потому, что для его изготовления требовалось использование металлической воды. Погруженный в водный раствор соляной кислоты, ферроцианид калия — это соединение железа с химической формулой K 4[Fe(CN) 6*3H 20] известно также под названиями гексацианоферриаат калия, железисто-синеродистый калий или желтая кровяная соль — давал синий;
Что долго меня озадачивало, пишет Джин Овертон Фуллер, так это описание того синего, из которого был сделан черный, как «русской лазури». Имелась ли в виду «прусская лазурь»? [293] Это озадачившее Фуллер выражение «русский синий», или «русская лазурь», очень легко вытекает из определения ферроцианида калия на русском языке «железисто-синеродистый» калий, так как побочный выпадающий в осадок продукт разложения этого соединения, так называемая «берлинская лазурь», имеет синий цвет; походя следует заметить, что это вещество в наше время активно используется в виноделии для очищения и осветления белых сухих вин; интересно, что по-венгерски этот заимствованный из немецкого термин буквально переводится как «очищение синим».
293
В обиходе русских живописцев чаще называется «берлинской лазурью».
В конце концов писательница разрешила для себя это недоразумение, придя к выводу, что граф, должно быть, взял название «русская лазурь» по слуху, не расслышав «прусская» лазурь» или, немного поразмыслив, — что это сделал Гемминген-Гуттенберг. Поскольку, продолжает она, собственных записей Сен-Жермена по его краскам нет, а есть только воспоминания Геммингена-Гуттенберга о них, записанные много лет спустя. Гемминген-Гутенберг не был художником, и был, возможно, под влиянием не только фонетики, но и «русского чая», формы русского генерала и русского флота, которые были связаны с Сен-Жерменом.
Таким образом, Сен-Жермен сделал свой черный из «прусской лазури». Обычный черный делали из кампешевого дерева — дополнительного красителя, который давал различные цвета в зависимости от использованной протравы. В те времена было известно три типа красителей: кубовые красители, то, что на жаргоне красильщиков называлось самостоятельные красители и дополнительные красители. К кубовым красителям относились старинный тирский пурпур, краситель из каракатицы (более не используется) и индиго — из растения, произрастающего главным образом в Индии. Ни один из них не растворялся в воде, они требовали ферментации в чанах с щелочным раствором, и вообще требовали много внимания.
Немногие самостоятельные красители — это те, которые соединялись с волокнами ткани, образуя с ними нерастворимый пигмент. Значительное большинство красителей было дополнительными, они не соединялись с волокнами, если не использовалась так называемая протрава. Старинные протравы представляли собой горькие части деревьев или чернильные орешки-галлы, образующиеся на их листьях. В те времена существовала также салициловая кислота (экстракт из грушевого дерева) и «купорос». [294] Как подчеркнул Бродхерст — ученый-химик, с которым консультировалась Фуллер, термин «протрава» возник из механистической концепции, согласно которой считали, что «протрава» травит маленькие дырочки или поры в ткани, в которых окрашивающее вещество может найти точку опоры и закрепиться. Теперь считают, что она соединялась с красителем и обычно также с волокном.
294
Этот же термин — по-латыни vitriol — использовали алхимики для обозначения некоего универсального растворителя, необходимого в процессе трансмутации металлов.
Но красители Сен-Жермена не относились к этим типам. Сен-Жермен использовал химические красители до эпохи химического крашения.
Так как железо, похоже, было основным его реактивом, то очень вероятно, что, используя его в работе над красителями, он и получил деталь из вязкого железа, превращенную в нож; и если он пришел к этому только мимоходом, это могло бы объяснить, почему он не остановился, чтобы изготовлять его в коммерческих количествах.
Сплав, напоминавший золото, был, конечно, соединением железа, обработанного еще каким-то способом. А что касается того, почему тот краситель, в который вложил средства барон фон Л., потемнел, то очевидно, что это была лишь случайность. Если бы он темнел всегда, Сен-Жермен, конечно, уже давно бы обнаружил, что его внешний золотистый вид был недолговечен. Он мог быть прав, когда сказал, что его случайные неудачи были вызваны недостаточной чистотой ингредиентов или реактивов, которые он использовал. Достать их стерильными, по-видимому, было столь трудно, что практически становилось невозможным. Даже выглядящая чистой вода, полученная естественным путем, обычно не является чистой Н 2О,
По-видимому, никто из тех, с кем Сен-Жермен имел деловые отношения, не делал различия между научным открытием, с одной стороны, и достижением и коммерческим применением — с другой. Чистый ученый интересовался только достижением знания. Что с ним делать — это он оставлял другим. То, что ферроцианид калия, соединенный с соляной кислотой и водой, сообщал погруженным в раствор объектам различные изменения цвета, было чисто научной находкой. Но для Сен-Жермена, а также, ранее, Фрэнсиса Бэкона, исследование законов природы было связано с идеей добывания гораздо больших ценностей из сокровищницы неисследованных ресурсов, находящихся вокруг нас. Для Сен-Жермена, как и для Бэкона, понимание и полезное применение нерасторжимо шли рука об руку. В результате появились связи с людьми, которые интересовались только тем, стоило ли в это вкладывать деньги. Здесь его предложения критиковались в другой плоскости.
Портрет Сен-Жермена, упоминаемый Геммингеном-Гуттенбергом, действительно является единственным известным портретом. Он входил в коллекцию, оставшуюся после смерти мадам д’Юрфе, случившейся 12 ноября 1775 года. Подписи художника на нем нет. Изабель Купер-Оукли и вслед за ней Поль Шакорнак высказали догадку, что он был выполнен Пьетро Ротари, что вполне вероятно, учитывая, что во время своего пребывания в Санкт-Петербурге Сен-Жермен жил вместе с этим художником. Предположения Фуллер на тему того, как картина могла оказаться у маркизы д’Юрфе, беспочвенны, если соотнести их с биографией Ротари: «Картина, если она не куплена у художника, является его собственностью. Тогда как она попала в руки мадам д’Юрфе? Она интересовалась Сен-Жерменом, и если она прослышала о том, что с него был написан портрет, то могла послать автору письмо, спрашивая о возможности его покупки. Или, если портрет был сделан перед тем, как Сен-Жермен покинул Францию, она могла уговорить его позировать, хотя то, что портрет не подписан, дает основания предположить, что художник, закончив его, рассчитывал оставить его у себя».
Сложно предполагать, где и когда именно был создан портрет, если его автором и правда был Пьетро Ротари. Вряд ли в России в 1762 году, когда Сен-Жермен в течение короткого времени останавливался там в доме художника, своего давнего знакомого — кстати, вскоре после отъезда Сен-Жермена Ротари скоропостижно умер в Санкт-Петербурге 31 августа 1762 года. Скорее портрет мог быть нарисован в период с 1750 по 1756 год, когда Ротари работал в Вене, Мюнхене и затем в Дрездене при дворе саксонского короля. В одном из этих городов итальянский художник мог встретиться и познакомиться с графом Сен-Жерменом, который, как мы помним, с 1746 по 1758 год проживал по преимуществу в своих владениях в Германии, и написать портрет своего нового знакомого. Саксония в те времена была курфюршеством Священной Римской империи германского народа, куда входила наряду с многими другими небольшими немецкими княжествами, и вполне допустимо, что Сен-Жермен и Ротари встретились в Дрездене. Кстати, это объяснит и то замечание саксонского посла Каудербаха, оброненное в Гааге в 1760 году, что Сен-Жермен очень хорошо знал покойного короля Саксонии Августа Сильного, если он бывал в Дрездене не только во времена правления его сына короля польского и великого князя литовского Августа III Саксонца с 1734 года, немцам более известного в качестве курфюрста саксонского Фридриха Августа II с 1733 года (7 октября 1696–5 октября 1763), но и до 1733 года. Во всяком случае, в Париже Ротари не бывал, и если он написал портрет графа для себя, кто-то из знакомых художника мог увидеть портрет Сен-Жермена среди оставшихся у живописца картин и купить его, а уже от этого промежуточного владельца портрет мог перекочевать к маркизе д’Юрфе. В 1783 году Н. Тома с этого портрета выполнил гравюру. Эта гравюра предназначалась графу де Милли, близкому другу Сен-Жермена, весьма известному в то время человеку, являвшемуся к тому же кавалером Королевского военного ордена Святого Людовика и Красного Орла земли Брауншвейгской. Под гравюрой, по которой только и известен этот портрет, приведены строки:
Джин Овертон Фуллер дает максимально приближенный к оригиналу подстрочный перевод: