Граф Сен-Жермен
Шрифт:
Бишофвердер употребляет слово «непосвященный» («profane» — профан), в буквальном смысле «pro fanum», «перед алтарем», — термин, используемый в старинных религиозных мистериях, чтобы отличать паству от священнослужителей, имеющих право во время церковной службы входить в священное место за алтарем — «святая святых». Этим термином называют тех, кто не посвящен в божественные мистерии. Бишофвердер должен был считать Сен-Жермена непосвященным, так как тот не сообщил условного знака, показывавшего, что он был посвящен в франкмасонство. А чтобы понять, был ли Сен-Жермен атеистом, лучше всего перечитать его сонет «Тайна».
По-видимому, Сен-Жермен сам никогда не публиковал стихов, но у современников мы найдем упоминание о нем как о поэте, наводящую на мысль, что он показывал свои стихи в частном порядке. Небольшая книга, озаглавленная «Философские стихи о человеке», опубликованная в 1795 году Мерсье в Париже, состоит из трех стихотворений, одно из которых, как утверждается, принадлежит «знаменитому графу Сен-Жермену». Это сонет, написанный классическим александрийским стихом:
Curieux scrutateur de la nature entiere, J'ai connu du grand tout le principe et la fin. J'ai vu l'or en puissance au fond sa miniere, J'ai saisi sa matiere et surpris son levain. J'expliquai par quel art l'ame aux flancs d'une mere, Fait sa maison, l'emporte, et comment un366
Имеется в виду оккультная эмбриология.
367
В примечании даны три различных варианта последних строк, что говорит о печатании с авторской рукописи, не являвшейся окончательным, чистовым экземпляром. Варианты окончания следующие:
Je p'esais dieu lui-meme, il appela mon ^ame, Le cadavre tomba, j’adora, tout en bien. Le р'esais l’etemel, il appela mоn ^ame, Le cadavre tomba, je ne savais plus rien. Je redeviens dieu meme et je m’en doutais bien.Можно заметить, что перед поэтом стояла трудная задача. То, что он хотел сказать, было важно, сложно и заманчиво для выражения, а он был ограничен жесткой схемой ритма сонета. Не выходя за законные четырнадцать строк, он должен был включить в последние три рифму для конечного слова «soutien». Все версии несут различные дополнительные оттенки мысли, которые, возможно, помогут нам лучше понять его, и переводе французского оригинала на английский язык Джин Овертон Фуллер попыталась сжать и объединить их, а также дать заголовок. [368] Здесь мы приведем подстрочный перевод из книги Изабель Купер-Оукли:
368
Обычно я считаю дословные переводы поэзии несправедливыми по отношению к поэту, потому что, если отнять то, что вносилось стихотворной формой и ничем его не заменить, то текст станет плоским. Тем не менее, учитывая, как интересно прочесть слова Сен-Жермена возможно более точно, я привожу дословный перевод. — Примеч. авт.
(Ниже следует подстрочник, сделанный, в свою очередь, с английского сводного стихотворного перевода самой Дж. О. Фуллер. Другой вариант подстрочника, сделанного непосредственно с оригинала на французском, который мы публиковали в «Приложении» к тому 1 настоящей серии под заголовком «Философский сонет», приведен выше в сноске 2. — Ред.):
«Любопытный исследователь всей природы, я узнал принцип и цель великого всего. Я увидел золото в его могуществе в глубине рудника. Я понял его суть и ухватил закваску.
Я объясню, каким искусством душа в чреве матери делает себе дом, доводит его до конца, и как косточка, положенная рядом с зерном пшеницы, под влажную землю, одно — растение, а другое — лоза, есть хлеб и вино.
Ничего не было, Бог захотел, ничто стало чем-то. Я усомнился в этом, я искал, на чем стоит Вселенная. Ничто не держало равновесия и не служило опорой.
Наконец, с хвалой и порицаньем я взвесил вечность, и она призвала мою душу. Я умер, я боготворил, я больше ничего не знал».
Варианты последних строк:
«Я взвесил самого Бога, он (или оно) призвал мою душу. Мой труп упал; я обожал безгранично. Я взвесил вечность, она призвала мою душу. Мой труп упал, я больше ничего не понимал. Я снова стал Богом и полностью усомнился сам в себе».и вольный перевод Леонида Володарского:
Привычку Бишофвердера к ритуалам посвящения, похоже, подчеркивают и приведенные выше пункты 2 и 3. Он считает химические технологии Сен-Жермена, при условии, что они подлинные, не научными технологиями, а священнодействиями, и поэтому его шокирует, что от него не потребовали дать клятву, обязывающую не раскрывать секретов непосвященным. Отсутствие такого условия получения секретов в немалой степени способствовало его догадке, что Сен-Жермен не был посвященным. Открытия такого порядка, если они реальны, должны приходить к человечеству, по его впечатлению, изнутри масонства, а не извне. Головоломка, которую представляло для него это дело, угнетала его, что заметно в следующих строках:
«Но ничто не сдвинет меня с моего пути. Всемогущий Бог, на которого я уповаю, направит мои шаги в этом случае, как он уже делал в столь многих других».
Он воспринимал проверку технологий Сен-Жермена как вопрос, в котором были затронуты вся его сущность и долг перед Богом, и, без сомнения, молил дать ему ясность ума, чтобы принять правильное решение. Когда он опять написал письмо, прошло больше обещанных пятнадцати дней. Возможно, он перенес физическое недомогание, или, возможно, глубокое внутреннее психологическое потрясение вызвало жар. Теперь написанное было совершенно другим: [369]
369
Wolfenbbttel, Herzog August Bibliothek, Cod. Guelf., 456, 1 Nov., f. 124r. Хотя Бишофвердер пишет так, как будто уже умирает, но годы жизни его 1741–1805.
«Эльстерверда, 16 сентября 1777 г.
Монсеньор,
Я только что начал поправляться после смертельной болезни, которую доктора определили как воспаление мозга и которую я сам не знаю, как определить, за исключением того, что перенесенные мной страдания должны поставить меня в лучшее положение, чем любого другого, чтобы вынести суждение. Поэтому ваше Высочество простит мне, если сейчас я более лаконичен, чем мне бы хотелось… Испытание, которое я провел с секретами Сен-Жермена, показало мне, что они дают удивительные результаты, и все передано мне без малейших условий, против моего честного слова хранить молчание, и я до сих пор не понимаю, почему именно я должен был стать их депозитарием.
Имею честь и т. п.
Глава 16
В Берлине — столице королевства Пруссии
Граф Сен-Жермен направился в столицу Пруссии по приглашению князя Фридриха-Августа Брауншвейгского [370] и с согласия Фридриха II через посла фон Альфенслебена король передал графу еще до его отъезда из Лейпцига, «что в Потсдаме люди не легковерные и, как правило, верят только в то, что можно потрогать. Пусть граф подумает, готов ли он представить свою науку и свои способы изготовления. Иначе он потеряет время, которое мог бы с большей пользой использовать в другом месте». [371]
370
См.: Дю Боек герцогу Фридриху-Август. 2 августа 1777 г.
371
См.: Король Фридрих II фон Альфенслебену, 30 июня 1777 г.
Исследователи берлинского периода жизни Сен-Жермена не нашли каких-либо документов о том, что граф нанес визит королю и его племяннику в их дворце в Сан-Суси, в Потсдаме, есть только не подтвержденные косвенные указания современников на то, что такое в принципе было возможно. [372] Некоторые свидетельства утверждают, что Фридрих II отнюдь не испытывал к графу Сен-Жермену пылких чувств, в отличие от других представителей своей фамилии. Зато точно известно, что граф пробыл больше года в Берлине, с августа 1777 года по начало октября 1778 года. [373] Эти подробности известны благодаря мемуарам господина Дьедонне Тьебо, на которые в основном опирается эта глава. В них говорится:
372
Некоторые хорошо информированные авторы утверждали, что графу «оказывали хороший прием при дворе короля, где он развлекал всех своим умом и своими познаниями», (см.: А. де Катон. Цитир. произв. С. 261), и даже, что он был «лучшим другом короля» (см.: Жан Просветитель. Цитир. произв. С. 316).
373
Тьебо Д. Воспоминания о двадцати годах, проведенных в Берлине. Париж: изд-во Дидо, 1860. Т. II. С. 300. Изабель Купер-Оукли пользовалась более ранним изданием этих мемуаров: Thi'ebault (D.), Mes Souvenirs de vingt aus de sejour а Berlin, VI. p. 83. Paris, 1813.