Граф Сен-Жермен
Шрифт:
— Я, вероятнее всего, покину Вас, мадам, на долгое время. Через четыре дня я уеду из Франции.
— Что вынуждает Вас к столь спешному отъезду?
— Королева передаст супругу все, что я ей рассказа!. Людовик XVI, в свою очередь, повторит все слово в слово господину Морепа. Этот министр выпишет ордер на мой арест, а начальнику полиции будет велено привести его в исполнение. Я прекрасно знаю, как быстро это делается, и не имею ни малейшего желания оказаться в Бастилии.
— Разве может это Вас напугать? Вы улизнете из нее через замочную скважину:
— Я предпочитаю не прибегать без необходимости
— А если король все же пожелает принять Вас?
— В таком случае я вернусь.
— Но как Вы об этом узнаете?
— У меня для этого достаточно средств. Не беспокойтесь об этом.
— А тем временем я буду скомпрометирована?
— Успокойтесь, Вашей репутации ничто не грозит. Прощайте.
Он снял ливрею, переоделся и уехал. Я же осталась в глубоком волнении. Королева велела мне не покидать замка и дожидаться ее дальнейших распоряжений. Два часа спустя пришла госпожа Мизери от Ее Величества с просьбой явиться. Что можно было ожидать хорошего от предстоящей аудиенции? Сам король был у Марии-Антуанетты. Она показалась мне смущенной. Людовик XVI, напротив, в игривой манере подошел ко мне, взял мою руку и грациозно поцеловал (при желании он был невероятно мил).
— Госпожа д’Адемар, — сказал он мне, — что же Вы со своим магом наделали?
— Вы имеете в виду графа Сен-Жермена? Он отправился в Париж.
— Ваш граф весьма серьезно встревожил королеву. Скажите, а наедине с Вами он говорил в том же тоне?
— Нет-нет. Пожалуй, без подробностей.
— Я Вас не обвиняю в происшедшем. Но впредь поберегите покой королевы, чтобы не давать повода усомниться в Вашей верности. Я виню чужеземца за то, что он имел дерзость предсказать наши поражения, о которых нечего думать по крайней мере до конца этого столетия. Более того, он несправедлив в своих претензиях к графу Морепа, который способен пренебречь личной враждой в интересах монархии. Я переговорю с ним об этом деле, и если он посоветует мне встретиться с Сен-Жерменом, то я, конечно же, не откажусь. Ему приписывают ум и талант. Мой дед любил его общество. Прежде чем удостоить его аудиенции, мне бы хотелось уверить Вас в том, что каковы бы ни были последствия недавнего появления этого таинственного человека, Вы вне подозрений.
Мои глаза наполнились слезами при этом проявлении великодушия Их Величеств. И король, и королева говорили со мной весьма проникновенно. Возвращалась я, немного успокоившись, однако с чувством досады на тот оборот, который неожиданно для меня приняло это дело. Тем не менее, внутренне я поздравила себя с тем, что Сен-Жермен оказался прав в своих предвидениях.
Через два часа я была в своей комнате, погруженная в размышления о происшедшем, когда в дверь постучали. Я услышала необычный шум в соседних комнатах. Тотчас же дверь распахнулась, и доложили о прибытии графа Морепа. Я встала встретить его с таким волнением, которое не охватывало меня даже при встрече с королем. Он вошел вальяжно, с улыбкой на лице:
— Прошу Вас извинить, мадам, — сказал он, — за бесцеремонность моего визита. Но мне необходимо задать Вам несколько вопросов, и этикет заставил меня проделать этот путь с целью поговорить с Вами.
Царедворцы того времени демонстрировали удивительную учтивость в обращении
Я с подобающим достоинством ответила господину Морепа, и тот от любезностей перешел к делу:
— Итак, — начал он, — наш старый друг граф Сен-Жермен снова в Париже?.. Он опять, значит, принялся за свои старые фокусы, в реальности которых он хочет всех нас уверить.
Я попыталась было возразить, но он остановил меня нетерпеливым жестом руки.
— Поверьте мне, мадам, — сказал он, — я знаю этого жулика лучше, чем Вы. Меня удивляет только одно. Видите ли, прошедшие годы не пощадили меня, а королева утверждает, что граф Сен-Жермен предстал перед ней сорокалетним. Ну да Бог с ним. Нам очень важно знать, откуда у него эти сведения, столь обстоятельные и столь ужасные… Не оставил ли он Вам своего адреса? — осмелюсь спросить.
— Нет, монсеньор граф.
— Это нам не помешало бы… Но наши полицейские ищейки идут по следу… Далее… Король благодарит Вас за проявленное Вами усердие в этом деле. Впрочем, ничего страшного с Сен-Жерменом не произойдет, просто мы посадим его в Бастилию, где его будут хорошо кормить и согревать до тех пор, пока он не удосужится рассказать нам, откуда ему известно столько интересных подробностей.
В этот момент наше внимание привлек звук открывающихся дверей… Это вошел граф Сен-Жермен! Невольный возглас вырвался у меня, а Морепа вскочил от неожиданности, и я должна сказать, что самообладания у него в это мгновение поубавилось. Чудотворец, приблизившись к нему, сказал:
— Граф Морепа, король изволил испросить у Вас совета, а Вы печетесь лишь о сохранении своего собственного авторитета. В Вашей борьбе против моей встречи с королем Вы теряете монархию, так как остаюсь совсем немного времени, чтобы спасти ее. По истечении же этого срока я не появлюсь в этих краях, пока не сменят друг друга три следующих поколения. Я рассказал королеве все, что мне позволено было сказать. Мои откровения королю могли бы быть более подробными. Но, к сожалению, Вы встали между мной и Его Величеством. Мне не в чем будет себя упрекнуть, когда ужасная анархия опустошит Францию. Что же касается ожидаемых бедствий, то Вам не суждено их увидеть, но запомнится то, что Вы их подготовили — и этого довольно… Не ждите благодарности от потомков, пустой и беспомощный министр! Вы встанете в ряд тех, кто послужит причиной гибели империи.
Проговорив все это на одном дыхании, граф Сен-Жермен повернулся, вышел, затворив за собой дверь, и исчез.
Все попытки найти графа успехом не увенчались».
Графиня д'Адемар писала свои воспоминания в эмиграции в Одессе, будучи уже глубокой старухой. Даты в ее дневнике отсутствуют, и можно только приблизительно предполагать, к какому времени относятся описываемые ею события. Изданные бароном Ламот-Лангоном воспоминания носят явные следы беллетризации, и в них действительно чувствуются позднейшие «вставки», присочиненные бароном для красоты. И все же они могут свидетельствовать о непреложном факте, который имел место — предупреждении королю и королеве Франции о последующих революционных событиях, казнях и кровавом терроре.