Граф Соколов — гений сыска
Шрифт:
Большевистская революция возвысила из этой троицы лишь одного — Николая Давидовича Милютина. Будучи близким человеком Троцкого, он занимал важные посты в народном хозяйстве, успел потрудиться и в доблестном ЧК. В середине тридцатых годов Сталин расстрелял его — как %врага народа”. И это было истинной правдой — все эти типы с партийными билетами в карманах были врагами русского народа.
Где-то сгнила на Соловках Блажнова, все-таки добившаяся своего — свержения “проклятого самодержавия ”.
С Фани Ройтер, она же Фани Каплан, случилась очень странная история. Почти полностью потеряв
Что касается изумрудоокой Маргариты, то вся эта история с Доброво так сильно на нее повлияла, что стала для нее хорошим уроком. Маргарита родила маэстро двух очаровательных сыновей. После захвата власти большевиками они уехали в Париж. Маргарита теперь уже до конца жизни оставалась верна Левицкому. Супруги жили в согласии, тосковали по прежней России и были похоронены на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем. Впрочем, по истечении срока аренды земли их захоронения были похерены. Печальная проза жизни!
СЕКРЕТНЫЙ СОТРУДНИК
При необычайных обстоятельствах задержали человека, связанного с кровавой бандой революционеров. Все усилия дознавателей зашли в тупик. На помощь призвали самого Соколова. И тут знаменитому сыщику пришлось столкнуться с совершенно невероятной ситуацией.
Подозрительная личность
На дебаркадере Саратовского вокзала в Москве, недавно открытого и позже переименованного в Павелецкий, царила та шумная суета, которая всегда бывает с приходом поезда: улыбки и радостные крики, торопливо снующие кондукторы с фонарями, промасленные машинисты, сцепщики в рукавицах, носильщики, согнутые тяжелой поклажей.
Из вагона второго класса поезда 181 Саратов — Москва сошел молодой, весьма элегантный человек с тщательным пробором и в модном сюртуке с золотыми пуговицами. Пышные темные волосы львиной гривой спадали на плечи. В его руках был небольшой фибровый чемодан.
Пассажир тут же попал в поле зрения заинтересованных по службе лиц. Но его благородный поэтичный облик никак не совпадал с физиономиями тех типов, фотографии которых заполняли полицейские альбомы. Так что бдительное око наружной службы было перенесено на Другие подозреваемые персоны. И это было ошибкой!
Тут как тут возник Сидор Муштаков — носильщика фартуке с бляхой:
— Счастливого прибытия, ваше степенство! Позвольте вам насчет чемоданчика послабление сделать-с!
Пассажир мгновение колебался, но потом все же произнес:
— До извозчика, пожалуйста, только Бога ради, осторожней!
Носильщик с привычной легкостью подхватил было чемодан, но крякнул:
— Эка тяжеленный! А на вид, право, не скажешь.
— Книги там! Я вам хорошо заплачу, только бережней...
Тут видавший виды носильщик задумался: “Чего сюртук так переживает?” Он вспомнил приказ начальства: “Выявлять и сообщать о подозрительных!” И в этот момент, словно нарочно, в поле зрения оказался ловкий филер Калязин.
А дальше началось такое, о чем носильщик сначала с удовольствием, а потом со страхом вспоминал всю свою жизнь, окончившуюся в славную годовщину Великого Октября 1935 года, когда он упился насмерть.
Крупный улов
Калязин считал себя человеком счастливым. Кем только не пришлось ему побывать: пространщиком в
Селезневской простонародной бане,смотрителем Биологического музея, сторожем в Елоховском ломбарде, продавцом воздушных шариков, сторожем морга!
— Но сделал свой карьер, в люди вышел! — хвалился он в кругу семейных. — Потому как в чердаке есть малость! — и он немилосердно стучал себя по лбу.
Уловив сигнал носильщика, Калязин встрепенулся, приосанился и подскочил к пассажиру в сюртуке:
— Наше вам почтение! Вы, случаем, поклажу не перепутали? Это точно ваш фибровый багаж? А то чемодан кожаный, богатый забыл кто-то.
У пассажира затряслись губы, он дотронулся до плеча носильщика:
— Идите, идите! Спасибо, но я ничего не оставлял.
Калязин, увидав волнение пассажира, почувствовал азарт охотника.
— Нет уж, позвольте убедиться! И не следует меня руками хватать. Я при исполнении. Пройдемте сюда, — и, вынув свисток, Калязин дунул в него, как в охотничий рог.
Тут же подскочили еще трое сотрудников и повели в контору, что в левом крыле вокзала, которая называлась “Жандармский отдел на железной дороге ”.
В тот день в конторе было довольно многолюдно.
Коллеги, завидя Калязина с задержанным, который еле двигался на ватных ногах, заинтересовались:
— Важную птичку поймал? Прокламации опять, поди? А по виду внешность — что тебе порядочный.
Чемодан был поставлен на стол. Калязин долбанул по нему кулаком:
— Открывайте!
И вот крышка была откинута. Поднаторевшие в проделках революционеров, расплодившихся вдруг словно тараканы за печкой, сыщики ахнули и невольно отпрянули от страшного содержимого, которое сразу же распознали.
В чемодане находились две большие стеклянные банки, слегка оплетенные лозой. Сквозь просветы в лучах ярко бившего в окно солнца проглядывала маслообразная желтоватая жидкость — нитроглицерин.
Все находившиеся в конторе — филеры, жандармы носильщик — с изумлением и некоторым страхом замерли. Первым пришел в себя Сидор Муштаков. Он с ненавистью посмотрел на задержанного:
— Ну, сиволдай! — и плюнул себе на ботинок.
Калязин растянул рот в улыбке:
— Подсолнечное масло везешь — теще блины жарить! А? — Филер вплотную подступил к пассажиру. — Нет! — вдруг рявкнул Калязин, словно со стороны любуясь своей неустрашимостью и предвкушая награды, которые теперь посыпятся на него. — Нитроглицерин тут, кур-ва! — и он с размаху хрястнул пассажира в ухо.