Граф Соколов — гений сыска
Шрифт:
Он не знал, что в соседней камере уже с нетерпением поджидали допроса Сахаров и нарочно приглашенный Кошко. Несколько кирпичей из кладки стены были вынуты в незапамятные времена, якобы еще по приказу Екатерины Великой, и укреплена труба с широким раструбом — примитивное устройство для подслушивания, работавшее, впрочем, безотказно. Не только разговоры — шелест разрываемой бумаги был отчетливо слышен.
И далее господа любопытные услыхали нечто такое, что глубоко изумило их и даже возмутило.
Не подозревавший никаких каверз Соколов приказал привести молчуна. И вот
Соколов вежливо поднялся из-за стола:
— Позвольте представиться: верный слуга Его Императорского Величества, в прошлом конногвардейский полковник, а ныне сыщик граф Аполлинарий Николаевич Соколов.
Сахаров и Кошко с жадным любопытством ловили каждое слово. И вдруг они услыхали такое, что ввергло их в столбняк изумления. Это случилось после того, как Соколов сказал:
— Мое дело — ловить уголовных преступников, а не допрашивать политических террористов. Но ваше молчание ввергло охранку в смятение. Почему-то, боюсь ошибочно, командиры решили, что я сумею разговорить вас, сударь. И мой долг заявить вам: дознаватели, угрозами и запугиваниями добиваясь от вас признаний, нарушают закон. Ваше право — выбор позиции: вы можете говорить или молчать. Я принес соответствующий том законов и заложил те страницы, текст которых может пригодиться вам. К примеру, на странице пятой: "Обвиняемый не должен быть источником доказательств против самого себя. Он не служит объектом уголовного процесса, а является в этом процессе одной из сторон с самостоятельными правами ”.
Заключенный с изумлением взглянул на этого громадного человека с породистым, красивым лицом, вглядывался в светло-серые умные глаза, источавшие искренность и душевное тепло.
Соколов ободряюще улыбнулся:
— Вы знаете, сударь, чем порядочные следователи отличаются от негодяев? Первым нужна лишь истина, а последним — признание, добытое любым способом.
Впрочем, послушайте комментарии к приведенной мною статье:
“Обвиняемый не обязан высказываться или сознаваться, может даже вовсе не отвечать на поставленные дознавателем вопросы. Что касается следователя, он не должен домогаться сознания никакими способами, ни прямыми, ни косвенными, а самый допрос ограничивается предъявлением обвиняемому улик, дабы он имел возможность изложить и свои объяснения ”.
Соколов говорил мягко, доброжелательно, так, как мог бы говорить толковый адвокат, но уж никак не следователь:
— Если меня, сударь, отстранят от ведения этого дела, то вам полезно будет знать вот это, я заложил страницы.
Соколов полистал увесистый том.
— Вот, сударь, комментарии к законам. Это может быть вам полезно: “На отказ обвиняемого от ответов следователь должен смотреть не как на ослушание или неуважение,
Солнце широким снопом било в окно, ярко освещая террориста. Соколов ясно читал на его лице сложную гамму чувств: от сомнений до глубокой симпатии к новому следователю. Вдруг сыщик разглядел нечто такое, что едва не заставило его вздрогнуть. Поражен он был до чрезвычайности.
Тогда Соколов сказал:
— Держите! — и подал по одной книге, жадно вглядываясь в протянутую террористом руку. — Изучайте, и скоро мы с вами встретимся. Кажется, сударь, я преподнесу вам сюрприз — приятный!
Террорист был смущен и растроган. Соколов пожал ему руку.
Едва террориста увели, как в камеру Соколова влетели Кошко и Сахаров, набросились с упреками:
— Мы желали учиться у сыщика, которого всем ставят в пример как образцового, слушали допрос. А что получается? Предательство? Полезные советы для противодействия следствию? Воистину, “приятный” сюрприз...
Соколов сграбастал коллег в объятия и так прижал их к своей обширной груди, что они испустили дружный стон.
— Подслушивать — грешно! — сказал он, смеясь. — Но никому не болтайте о том, что услыхали. Бог даст, дело скоро раскроем.
Начальники недоуменно переглянулись:
— Граф, вы изволите шутить? Это невероятно...
В храме музыки
Денек у Соколова выдался бурным. Поймав на улице лихача, Соколов подбодрил его кулаком по спине:
— Гони, кобылий командир, на Большую Никитскую!
Через пятнадцать минут сумасшедшей гонки остановились у детища Николая Рубинштейна — консерватории. Сыщик направился в класс скрипки к легендарному педагогу — Гржмали. Протянул фото, предусмотрительно взятое из уголовного дела:
— Вам лицо это знакомо?
Старый Гржмали, близоруко щурясь, вгляделся в тюремное фото и удивился:
— Батюшки, никак, это Казарин? Почему полицию интересует этот прекрасный юноша, питомец самого Ауэра? Вениамин Казарин закончил, вы знаете, Петербургскую консерваторию. Закончил с блеском! Леопольд Семенович Ауэр ставит его в один ряд с такими яркими талантами, как Полякин, Хейфец, Эльман, Цимбалист. У нас Венечка давал концерт в нынешнем мае. Успех полный! Скажите, а вы не родственник того самого Соколова — знаменитого сыщика? Ведь о нем та-акие истории вся Москва рассказывает!
— Однофамилец, жуткий человек.
— Ну и хорошо. А Казарин переехал к своей юной супруге в Саратов. Там хочет консерваторию открыть.
Вениамина пригласили преподавать. Кстати, у нас сегодня будет вся Москва, играет соученик Вениамина — Ефрем Цимбалист. Ах, прекрасный дар!
Соколов надолго задумался. Потом решительно произнес:
— А нам два кресла, Иван Войцехович, найдете? Я хочу прийти с Казариным.
— О, в таком случае отдаю два своих места в директорской ложе! Начало ровно в девять.