Граф Соколов — гений сыска
Шрифт:
Но главный сюрпризец ждал Бидмана впереди.
О пользе увлечений
Читатель “Кровавой плахи” помнит, что Соколов был страстным собирателем книжных редкостей. Все знали: хочешь сделать знаменитого сыщика счастливым, подари ему раритет.
Когда после исчезновения Рембрандта минуло месяца два, перед Соколовым предстал сияющий Жеребцов. С видом победительным он положил перед патроном красавицу-книгу в бордовом кожаном переплете с тройным золотым обрезом:
— В сладостный дар!
—
— Ну а я за полтора рубля на Сухаревке сейчас купил, какой-то офеня торговал. Да у него еще много старинных книг — в кожаных переплетах. Целый короб!
— Что ж ты его упустил? Ведь это кого-то из богатых коллекционеров обчистили.
Жеребцов самодовольно улыбнулся:
— Изволите обижать! Я, Аполлинарий Николаевич, его не упустил! Он в приемной под конвоем Вани Гусакова, прямо вместе с коробом. Ввести?
Ввели офеню — старенького, седенького старичка с маленькими выцветшими глазками. На плече он тащил короб с книгами. Соколов стал рассматривать их и едва удержался от восторженного возгласа: в основном это были гравированные издания, вышедшие в царствование Петра I, особенно высоко ценимые. Тут и “Новая артиллерия” 1711 года, и “История о орденах” 1719 года, и “Феатрон” 1720 года, и многое другое.
— А это что? — изумился более прежнего Соколов. — Беловой автограф Пушкина “На холмах Грузии”? Дед, ты кого обчистил? Быстро говори!
Старичок не испугался, весело затараторил:
— Ты, господин командир, не ругайся, а слухай! Эти книги дал мне сусед Портнов, он ломовой извозчик. Давно приставал: возьми да возьми, дескать, на комиссию! Уговорил мне на голову. Только на Сушку пришел, как вот этот жердяй, — он мотнул в сторону Жеребцова, — меня под микитки — и сюды.
— Я тебя отпущу, если ломового Портнова поможешь отыскать.
— Хучь сей миг! — с живостью ответил офеня. — Жительство имеет в доме Лобачевского на Сретенке, по суседству с храмом Успенья.
Соколов приказал:
— Коля, возьми авто, привези ломового. Очень любопытно, где он такими редкостями разжился.
Забывчивость
Не прошло и часа, как перед Соколовым сидел русый мужик лет сорока, плотного сложения, в полосатых набойчатых штанах и с синими ластовками на кумачовой рубахе.
— Ну, Портнов, как же ты дошел до жизни такой? — строго сдвинул брови Соколов. — С книгами-то нехорошо получается...
Явно туповатый, медленно вращая белками глаз, ломовой долго переваривал услышанное. Вдруг он брякнулся Соколову в ноги, заголосил:
— Бес попутал! Это я, точно, тово...
— Встань! И толком говори, по порядку.
Ломовой
— На день святого Тихона Амафутского приключилось... Отвез по уговору гречку, шесть мешков, купцу Полуляхову, в самом конце Мещанской. А тут, как на грех, дядя приличный на вид подвернулся. Значит, подряжает. “Видишь домик на углу Крестовского? — говорит. — Это мой домик. Ты не сумлевайся, входи, я там на ступеньках две поклажи поставил. Положи их на телегу и ко мне. А я тут пока товарища дожидаю”. Только все это он набрехал, потому как никто к нему не подходил.
— И чего же ты нагрузил на телегу?
— Я сказал: две поклажи! Одна — потрет тяжеленный, а другое — вот эти, будь неладны, книги. В бауле лежали. За дверями входа прямо на лестнице стояло. И отвез я, значит, дядю на Каланчевку, в “Петербург”. Он снял нумер, и я ему отнес туда потрет. А про книги дядя забыл, волновался он чего-то, все рука об руку чесался и бормотал про себя слова разные: “Лукерья, дескать, Лукерья!”
— И ты чужие книги присвоил?
— Чтой-то — “присвоил”? Потому как он сам забыл. Да я очухался уже на Мясницкой, заглянул в баул, думал, там чего путное, а там — книги, тьфу! Не возвращаться же из-за такой ерунды?
Испуг
Ломового извозчика Соколов отправил в камеру, а сам устроил маленькое совещание с Жеребцовым:
— Коля, тебе не кажется, что рассказ Портного напрямую связан с нераскрытым убийством кухарки в 1-м Крестовском? И место, и время совпадают.
И ломовой упомянул про “потрет”. У него ведь все картины — “потрет”. Тогда газеты трубили про украденного Рембрандта.
— Принеси дело!
Соколов быстро пробежал глазами несколько тощих страничек и с неудовольствием произнес:
— Надзирателю Костину только за коровами надзирать, а не преступников ловить! Он даже вскрытие не провел, полагая, что смерть наступила в результате повреждения свода черепа молотком. И не опроверг нелепое утверждение Бидмана, что убийцы, явившись в дом к нему, стали в незнакомой кладовке искать молоток, желая стукнуть им по голове Лукерью. А что та в это время делала? Спокойно ждала? Я еду с обыском к Бидману. Ты, Коля, загляни в “Петербург”, выясни обстоятельства и потом ко мне, в Крестовский переулок.
...Федор Анатольевич встретил нежданных гостей в одних подштанниках, ибо давно вкушал сон. Увидав сыщиков и ломового Портнова, страшно побледнел, руки его мелко заходили. Он пролепетал:
— Ч-чего? З-зачем?
— Затем! — грозно рявкнул Соколов, и все собаки на соседних улицах враз залаяли. — Лукерью на тот свет отправил и думал — концы в воду? Где Рембрандт?
Под коллекционером затемнела лужица, он едва слышно прошептал:
— Украли...
— Стыдно врать! Ты узнал ломового? То-то! Соколова не проведешь. В “Петербург” чего возил? Петровские издания и... Рембрандта? Молчишь? Ну да я сам все найду, только тебе тогда хуже будет. Пойдешь со мной на эксгумацию Лукерьи. Начинайте обыск!