Граф в законе (сборник)
Шрифт:
— Мы готовы. В машинах новая команда.
Когда дверь отворилась, Балтабай остолбенел — лицо вытянулось, глаза напряженно расширились, словно увидел он нечто поразительное, неподдающееся объяснению.
Перед ним стоял совсем другой Граф, волшебно помолодевший. Дряхлая сутулость сменилась строгой офицерской выправкой, седая шевелюра — глянцевито-каштановой гривой волос, морщинки исчезли с его лица, даже взгляд стал иным — лукавым, ироничным. А на лацкане пиджака поблескивала Звезда Героя Советского Союза. Это
— Если кого-то удивит мое преображение, — обратился Граф к Балтабаю, — скажите так: «Старик решил отдохнуть с дороги, дальше поедет его сын…» Прошу вас закрыть эту комнату и никого туда не впускать до моего возвращения…
— Ваше повеление — закон, — начал медленно оживать Балтабай, даже сделал первый осмысленный вывод: — Мы с вами почти ровесники… А я думал…
— Это вы точно заметили, — притворно посерьезнел Граф. — Ровесники, единомышленники, соратники, — И открыто улыбнулся: — В общем, братья по духу… Едем!..
С глаз Балтабая точно спала пелена, наконец-то он все понял и рассмеялся громко, освобожденно.
Через полчаса они остановились возле трехэтажного каменного дома, который оцепил ровный строй густых подстриженных кустарников. В небольшом дворике, оплетенном сверху виноградными лозами, их встретила толпа возбужденных узбеков.
— Родственники хотят поговорить с вами. Убрать их? — спросил Балтабай.
— Я готов встретиться с ее мужем…
Головорезы Балтабая с суровыми жесткими лицами и дымящимися в уголках губ папиросами оттеснили шумящую толпу.
Вперед вышел высокий по-восточному красивый юноша с мягкой, окаймляющей нижнюю часть лица бородкой, какие бывают у служителей ислама («Сын секретаря обкома», — шепнул Балтабай), заговорил возмущенно, свысока:
— Твоя сила… Понимаю… Но зачем так делаешь?.. Нехорошо делаешь… Моя жена… не твоя жена… Я повестку сам видел… Погиб ты… На войне погиб…
— Вы правы, уважаемый… Вы правы, — подтвердил сочувственно Граф. — Но я жив… Мы с вами оказались в одинаково сложном положении… Вам она нужна… мне тоже. Давайте решим мирно: пусть сама сделает выбор…
— Иок, нет!.. Моя жена!.. — уже, закричал он.
Граф повернулся к Балтабаю:
— Где она?
— Там, внизу, возле арыка… — И, глянув на мужа, что-то резко сказал ему по-узбекски. Тот яростно замычал, точно ему заткнули рот кляпом, остервенело замотал головой.
В тени акации, у бойко говорливого ручья сидела изящная, миниатюрная женщина в полупрозрачном экономно скроенном купальнике.
Заслышав шаги, она подняла голову — длинные золотистые волосы упали на грудь, закрыв часть лица, — привстала в заметном смятении. Большие голубые глаза ее отразили тревожное недоумение, а губы, мягкие, добрые, задрожали мелко-мелко… Студент, стоявший за спиной Графа, не услышал, а понял:
— Ты
Граф поднял ее на руки легко и бережно.
— Извини, так получилось… Я жив… Я приехал за тобой… Согласна?..
Она опустила голову на его плечо, открыла глаза, наполненные слезами, и ответила-выдохнула прямо в ухо: — Да.
— Ты уедешь со мной навсегда?
Маленькие ручки обвили его шею, глаза наполнились слезами. В голосе пробились истерические нотки;
— Да! Да! Да! Да!..
Балтабай забежал вперед и, склонившись в полупоклоне, указал на дверцу в глиняной стене.
— Здесь ближе к машине…
Они так и пошли: Балтабай, за ним Граф с Катюшей на руках, сзади Студент. Дверца вывела в тесный проулок — Графу пришлось развернуться боком, чтобы обойти упрямо стоявшего поперек дороги заляпанного грязью ишака. Что-то коротко взвизгнуло над ухом Студента, сухо треснуло за спиной. В сознании мелькнула страшная мысль: «Стреляют!» — и зудящая дрожь побежала по всему телу. Такое же гадкое чувство он ощутил однажды, когда смотрел вниз на площадь Восстания с двадцать шестого этажа высотного дома.
Раздался еще один выстрел, еще… Мимо них пробежали четверо балтабаевских громил с пистолетами в руках. Балтабай выкрикнул на ходу:
— Одно ваше слово, Граф, и эта махаля станет пустыней…
— Отставить! — донеслось в ответ.
Граф шел спокойно, размеренным солдатским шагом, прижимая к себе хрупкую женщину. А она, обняв его, смотрела вдаль поверх головы Студента, и в глазах ее не было страха, была разбуженная радостная вера: сейчас, сейчас все это кончится, и она уедет к нему навсегда…
А Студента внезапно охватил озорной боевой дух. Пропала зудящая дрожь. Он выпрямился, зашагал, подражая Графу, жестко, как курсант на военном параде.
И вдруг увидел странное: матовое пятно с ладонь на пиджаке Графа, под правой лопаткой. «Кровь!» — ужаснулся он. Это та, первая пуля, что просвистела над ухом… Она… Граф выше его на полголовы…
Студент неотрывно смотрел на пятно, оно расширялось, бурело… «Не уберег!» Теперь уже дрожь била его, как в приступе лихорадки. А Граф — и это невозможно было понять — двигался все так же уверенно, все так же крепко держал свою дорогую ношу…
Но тут и Студента обожгло, острая боль пронзила всю левую руку. Не успел он осознать, что произошло, как жгучий взрыв словно разодрал мякоть бедра чуть выше колена. И позже он не мог объяснить себе, что его удержало на ногах, что заставило идти… Наверное, кровавое пятно на пиджаке Графа — он же шел…
Открыв дверцу машины, Балтабай отступил в сторону, спросил настороженно Графа:
— Что с вами?
И тут же, увидев мокрую полосу на его пиджаке, кровь, стекающую по пальцам Студента, заорал: