Граф в законе (сборник)
Шрифт:
За последние годы Стив как-то свыкся с ожиданием опасности и всевозможных невзгод. Чутко воспринимая происходящее вокруг, он научился отстранять от себя все, что вызывало ненужные чувства — страх, нежность, гнев, ненависть, и рассудочно строго занимался практическими делами… А вот разглагольствования этого умалишенного, сбежавшего, нет, не из тюрьмы, а с Канатчиковой дачи, всколыхнули в нем какое-то пакостно-препакостное волнение… Письмо тюремного врача, предсказанно упавшая на ковер женщина убедили его в странной реальности происходящего…
Тем не менее, движимый настороженной интуицией, он оглядел богато убранную спальню. Трехстворчатое трюмо с флаконами, баночками, щеточками жены… Старинные картины неизвестных художников в тяжелых золотистых рамах… Голубые бархатные портьеры на окнах… Огромные, во всю стену стеллажи, на которых сонно застыли так и не читанные им книги… А это что?.. Откуда взялся?.. Рядом с кроватью на полированном столике, куда жена ставила ему завтрак или поздний ужин, тускло поблескивал бюстик Наполеона. Статуэтка… Бюст… Какая разница? Стив сжал Наполеона в ладони, только треуголка возвышалась над кулаком, как шляпка ядовитого гриба. Поднялся, осторожно, чтобы не разбудить жену, прошел на кухню и выбросил бюстик в мусоропровод.
Засыпал тревожно, как неврастеник, который знает, что его будут мучить ночные кошмары.
А Мишка вернулся в свой холостяцкий особнячок опустошенный и подавленный. Глянул в квадратное зеркало: на лице покорность устрашенного. Он еще не до конца осознал все произошедшее — его гипертрофированная чувствительность всегда опережала мыслительный процесс, но паническое опасение грядущего бедствия уже пронизало его от пяток до розоватой лысины. Терзал один-единственный, наводящий страх вопрос: кто?
Не раздеваясь, он упал на кровать, а рука сама по себе, судорожно, стала шарить под тумбочкой. Нашел! Это был тайный поминальник, куда Мишка вписывал имена и номера телефонов своих многочисленных любовниц.
Перелистывая страницу за страницей, он силился угадать: какая из них любит его, у какой хотя бы осталось к нему уважение? В своей мужской неотразимости у него никогда не было сомнения. Он, как Нарцисс, всегда любовался и гордился собой. Печально повисший нос, маленькие, подхалимно суетящиеся глазки и толстые, вечно маслянистые губы неизменно вызывали в воображении ассоциативное сходство с известными кинозвездами.
Против некоторых фамилий в любовном поминальнике появились карандашные наброски: «Задобрить!», «Найти другого!», «Послать к черту!»… Мелькнула ошеломляюще радостная мысль: «Я заболел СПИДом! Ура! Я заболел СПИДом! И все отстанут! Мишенька, а ты гениален!»
Слегка успокоенный, почти счастливый, он засунул тайную тетрадь обратно под тумбочку. Налил в стакан виски. Хлебнул с удовольствием и закрыл глаза. Но только обессиленные, заторможенные мысли стала обволакивать легкая дремота, как из темноты потянулись к нему руки со зловеще
Он открыл глаза. Свет горит. Никого нет в комнате. Закрыл глаза. Минут пять лежал в напряжении. Опять эти руки… Ноготки в ярко-розовом лаке, а под ними полоски грязи, точно рыли землю… Открыл… «Ну я же больной… я больной СПИДом!»
Повторял, повторял эти слова, как спасительную молитву. Долго повторял… Пока не заснул…
У Стива всегда мысль преобладала над чувством, воображение над сердцем. У Мишки все наоборот — он прямо-таки захлебывался в наплыве эмоций, когда вспоминал тот злосчастный ужин в ресторане. Особенно по вечерам. Только бутылка виски успокаивала его до утра.
Бежали дни, недели. Стив работал яростно, с удесятеренной энергией… Знал, что в этом его вечное спасение, внутренний покой и радость… Отдалился, почти ушел из памяти зловещий Илья со своим пророчеством. Лишь изредка где-то в глубине сознания легкой тенью пробегали призрачные воспоминания.
Мишка со временем тоже почувствовал заметное облегчение. От виски перед сном не отказывался, но скрюченные пальцы перестали выплывать из темноты. Частенько вскипала злость: «Сволочь! Ничего себе шуточка! А я поддался, как младенец!»
Но как-то вечером раздался телефонный звонок.
— Срочно ко мне! — услышал он властный голос Стива.
— Может, завтра… — чего-то испугался Мишка.
— Срочно! — Это звучало уже как приказ.
Стив сидел в гостиной над бутылкой водки. В руке у него был надорванный конверт и исписанный мелким почерком листок.
— Читай!
Сразу почувствовал Мишка, что это очень важно, нацепил очки и приблизил листок к глазам.
«Дорогие Стив и Михаил!
Пишет вам сестра Ильи Гостева. Мой брат и ваш товарищ скончался восьмого сентября…»
Мишка растерянно глянул на Стива.
— Восьмого?
— Да, — сухо ответил Стив, — восьмого, как он говорил. Читай дальше…
«…Илюша вышел во двор за дровами… А там гроза громыхала… Ждала-ждала, нет его. Выбежала сама. А он, бедняга, лежит под деревом, обгоревший, как головешка. Видать, молния вдарила…
Похоронили вчера честь по чести, как положено.
За день до этого он дал мне ваш адрес и сказал: „Если со мной что случится, напиши им. Мишка — до 17 декабря 1994 года, Стив — 6 февраля 1995 года“.
Не знаю, что это означает, но передаю его слова в точности.
Упокой, Господь, душу брата моего Ильи!
А вам желаю многих лет счастья и радости.
Наташа Гостева».
— Ну, что скажешь? — мрачно спросил Стив.
Сначала нижняя губа, затем руки и плечи Мишки мелко задрожали… С трудом выговорил:
— Какое число… сегодня?
— Пятнадцатое.
Мишка осел, сник, будто начал плавиться. Не человек в костюме, а костюм, наполненный человеческим телом. Лицо — меловая маска. Голос — сдавленно-хриплый.