Графиня де Шарни (Часть 3)

Дюма Александр

– Это вы, доктор?
– бросила она. Жильбер поклонился.

– Да, государыня. Я знаю, вы ждете Вебера, но я принес куда более полные известия, нежели принесет он. Он был на том берегу Сены, где не убивали, я же, напротив, на том, где убивали.

– Убивали? Что произошло, сударь?
– встревожилась королева.

– Большое несчастье, государыня: придворная партия победила.

– Придворная партия победила! И вы, господин Жильбер, называете это большим несчастьем?

– Да, потому что она победила с помощью одного из тех средств, что губят победителя,

отчего он зачастую оказывается рядом с побежденным.

– Но что произошло?

– Лафайет и Байи стреляли в народ. Отныне они больше не смогут быть вам полезны.

– Почему?

– Потому что они утратили популярность.

– А что делал народ, когда в него стреляли?

– Подписывал петицию, требующую низложения.

– Чьего низложения?

– Короля.

– И вы полагаете, что в него напрасно стреляли?
– вспыхнув, осведомилась королева.

– Я полагаю, что лучше было бы его переубедить, чем расстреливать.

– Чем переубедить?

– Искренностью короля.

– Но король же искренен!

– Простите, государыня, три дня назад я целый вечер пытался убедить короля, что подлинными его врагами являются его братья, господин де Конде и эмигранты. Я на коленях умолял короля порвать всякие отношения с ними и чистосердечно принять Конституцию, за исключением тех статей, осуществление которых на практике окажется невозможным. Король согласился - по крайней мере мне так показалось - и милостиво пообещал мне, что отныне порвет всякие отношения с эмиграцией, однако за моей спиной подписал и велел подписать вам, государыня, письмо, которым наделял своего брата Месье полномочиями в сношениях с австрийским императором и прусским королем... Королева покраснела, как ребенок, которого поймали на дурном поступке, но ребенок в таких случаях опускает голову, а она, напротив, надменно вскинула ее.

– У наших врагов, выходит, имеются соглядатаи даже в кабинете короля?

– Да, государыня, - спокойно ответил Жильбер, - и потому так опасен всякий ложный шаг его величества.

– Но, сударь, письмо было собственноручно написано королем, и, после того как я его подписала, он сам сложил и запечатал его, после чего вручил курьеру, который должен был его доставить.

– Все верно, ваше величество.

– Так что же, курьер арестован?

– Нет, письмо было прочитано.

– Выходит, мы окружены предателями?

– Не все люди подобны графу де Шарни!

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, государыня, что, к сожалению, одним из гибельных предзнаменований падения королей оказывается то, что они отдаляют от себя людей, которые связывают с ними свою судьбу стальными узами.

– Я не удаляла от себя господина де Шарни, - с горечью возразила королева.
– Господин де Шарни сам отдалился от меня. Когда королей преследуют беды, не находится достаточно прочных уз, чтобы удержать друзей. Жильбер взглянул на королеву и укоризненно покачал головой.

– Не клевещите на господина де Шарни, государыня, не то кровь обоих его братьев возопит из могил, что королева Франции неблагодарна!

–

Сударь!
– возмутилась Мария Антуанетта.

– О, вы сами прекрасно знаете, государыня, что я говорю правду, - ответил Жильбер.
– И вы знаете, что в день, когда вам действительно будет угрожать опасность, господин де Шарни окажется на своем посту, и это будет самый опасный пост. Королева опустила голову.

– Послушайте, - раздраженно бросила она, - я надеюсь, вы пришли сюда не затем, чтобы говорить со мной о господине де Шарни?

– Нет, государыня. Но иногда мысли, подобно событиям, оказываются связаны незримыми нитями друг с другом, и одни вдруг вытягивают на свет другие, которые должны были бы оставаться сокрытыми в самых темных тайниках сердца... Да, я пришел поговорить с королевой и прошу прощения за то, что, сам того не желая, повел разговор с женщиной, но я готов исправить ошибку.

– И что же, сударь, вы хотели бы сказать королеве?

– Я хотел бы представить ей положение во Франции и в целой Европе, хотел бы сказать ей: "Ваше величество, вы играете судьбой всего мира. Вы проиграли первый тур шестого октября, но сейчас, по крайней мере в глазах ваших придворных, выиграли второй. С завтрашнего дня для вас начнется то, что называется решающей партией. Если вы ее проиграете, вы рискуете троном, свободой и, быть может, даже жизнью."

– Уж не думаете ли вы, сударь, - горделиво выпрямившись, поинтересовалась королева, - что мы отступим перед такой угрозой?

– Я знаю, что король отважен: он ведь потомок Генриха Четвертого; я знаю, что королева бесстрашна: она дочь Марии Терезии, и потому никогда не посмею запугивать ее, а постараюсь только убеждать. К сожалению, я сомневаюсь, что мне удастся убедить короля и королеву в том, в чем убежден я сам.

– Зачем же, сударь, вы тогда предпринимаете труд, который сами считаете бесполезным?

– Чтобы исполнить свой долг, государыня. Поверьте мне, в грозные времена вроде нынешних приятно после всякого предпринятого усилия, даже если оно оказалось безрезультатным, сказать себе: "Я исполнил свой долг." Королева пристально посмотрела на Жильбера.

– Прежде всего, сударь, скажите: вы полагаете, что еще можно спасти короля?
– спросила она.

– Уверен.

– И королевскую власть?

– Надеюсь.

– В таком случае, сударь, - грустно вздохнув, промолвила королева, - вы куда оптимистичней меня. Я-то считаю, что и то и другое проиграно, и если борюсь, то лишь для очистки совести.

– Это потому, государыня, что, как я понимаю, вы хотите политической королевской власти и короля как абсолютного монарха. Словно скупец, который даже в виду берега, что принесет ему больше, чем он потеряет при кораблекрушении, не способен пожертвовать частью своих богатств и хочет сохранить все свои сокровища, вы утонете вместе с ними, увлеченные на дно их тяжестью. Принесите жертву буре, бросьте, если так надо, в пучину все прошлое и плывите навстречу будущему!

– Бросить в пучину прошлое - значит порвать со всеми монархами Европы.