Графиня Де Шарни
Шрифт:
– Если через три часа не будет назначен председатель суда и судьи не начнут работу, в Париже произойдут непоправимые бедствия.
При этой последней угрозе Собрание не может не подчиниться: оно проголосовало за создание чрезвычайного трибунала.
Требование о создании трибунала было выдвинуто 17-го.
19-го трибунал был создан.
20-го трибунал начал работу и осудил роялиста.
Ночью 21-го осужденный накануне роялист был казнен при свете факелов на площади Карусели.
Впечатление от этой первой казни было ужасное; настолько ужасное, что даже палач
В ту минуту, как он поднял, чтобы показать толпе, голову первого казненного, открывшего дорогу бесчисленным повозкам с трупами, палач вскрикнул, выронил голову, покатившуюся по мостовой, и сам рухнул навзничь.
Когда помощники стали поднимать его, они обнаружили, что он мертв!
Глава 6.
КРОВАВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Революция 1789 года, то есть революция Неккеров, Сиейесов и Байи, завершилась в 1790 году; революция Барнавов, Мирабо и Лафайетов окончилась в 1792 году; великая революция, кровавая революция, революция Дантонов, Маратов и Робеспьеров только начиналась.
Ставя рядом имена трех последних деятелей, мы вовсе не желаем их смешивать, представляя как одно целое; скорее наоборот: по нашему мнению, все они – яркие фигуры, и каждый из них олицетворяет собой один из трех этапов этой Революции.
Дантон явился воплощением 1792 года, Марат – 1793 года, Робеспьер – 1794 года.
Одно событие влекло за собой другое; сперва мы проследим за этими событиями, затем рассмотрим средства, при помощи которых Национальное собрание и коммуна пытаются их предупредить или, наоборот, ускорить.
Сверх того, мы почти полностью ушли в историю: почти всех героев нашей книги за редкими исключениями уже поглотила революционная буря.
Что сталось с тремя братьями Шарни: Жоржем, Изидором и Оливье? Они убиты. Что стало с королевой и Андре? Они в заточении. Что с Лафайетом? Он бежал.
17 августа Лафайет в обращении к армии призвал солдат и офицеров идти войной на Париж, восстановить конституционный строй, осудить события 10 августа и реставрировать монархию.
Лафайет, человек лояльный, потерял голову, как, впрочем, и многие другие; то, что он хотел сделать, означало открыть дорогу в Париж пруссакам и австрийцам.
Армия инстинктивно отвергла его, как восемь месяцев спустя оттолкнула и Дюмурье.
История непременно соединила бы имена этих двух личностей, – мы бы даже сказали: сплела воедино, – если бы Лафайету, которого ненавидела королева, не посчастливилось попасть в плен к австрийцам, после чего он был отправлен в Ольмюц: плен заставил его позабыть о дезертирстве.
18-го Лафайет пересек границу.
21-го враги Франции, те самые союзники монархии, из-за которых и произошли события 10 августа и из-за которых еще грянет 2 сентября; те самые австрийцы, которых Мария-Антуанетта призывала на помощь в ночь, когда лунный свет сквозь окна ее спальни заливал ее постель; вот эти-то австрийцы теперь и осадили Лонгви.
Через двадцать четыре часа непрерывного обстрела Лонгви сдался.
Накануне этой капитуляции на другом конце Франции начались беспорядки в Вандее: принятие церковной клятвы
Чтобы быть готовым к этим событиям. Собрание назначило Дюмурье командующим Восточной армией, а также постановило арестовать Лафайета.
Оно решило, что как только город Лонгви будет отбит у неприятеля, все дома за исключением принадлежавших нации будут разрушены и сметены с лица земли; Собрание издало закон, по которому с французской территории изгонялись все не приведенные к присяге священники; оно разрешало обыски; оно конфисковывало и пускало в продажу имущество эмигрантов.
Что же в это время делала коммуна?
Мы уже сказали, что ее оракулом был Марат.
Коммуна гильотинировала на площади Карусели. Ей давали в день по голове; этого было мало; однако в опубликованной в конце августа брошюре члены трибунала объясняют, что вынуждены проделывать огромную работу для достижения этого успеха, как бы ни был он неудовлетворителен. Брошюра даже подписана; ее автор – Фукье-Тенвиль!
Мы расскажем, о чем мечтает коммуна; в свое время читатели увидят, как эта мечта воплотилась в жизнь.
23-го вечером она выступает с требованием.
Сопровождаемая всяким сбродом из предместий и рынков, депутация коммуны является в полночь в Национальное собрание.
Чего она требует? Чтобы из Орлеана пленники были привезены в Париж и казнены.
Но над орлеанскими пленниками еще не было суда.
Будьте покойны: это – формальность, которую коммуна обойдет без особого труда.
И потом, должна же она отпраздновать свой праздник – 10 августа; он-то ей и придет на помощь.
Сержан, опытный режиссер, становится его учредителем; он уже учредил процессию «Отечество в опасности», и читатели знают, насколько постановка удалась.
На сей раз Сержан превзойдет самого себя.
Ведь необходимо разжечь злобу, жажду мести в сердцах тех, кто потеряли 10 августа родных и близких.
Итак, напротив гильотины, действующей на площади Карусели, он устанавливает в центре огромного бассейна Тюильри гигантскую пирамиду, покрытую черной саржей; с каждой из четырех сторон – напоминания о столкновениях, которые ставят в вину роялистам: Нансийская бойня, Нимская бойня, Монтобанская бойня, бойня на Марсовом поле.
Гильотина говорила: «Я убиваю!» – пирамида отвечала: «Бей!».
В воскресенье вечером 27 августа, – пять дней спустя после возглавленного духовенством восстания в Вандее, четыре дня спустя после капитуляции Лонгви, захваченного генералом Клерфе от имени Людовика XVI, – покаянная процессия двинулась в путь в темноте, сообщающей всему таинственность и величавость.
Впереди сквозь дым, клубившийся вдоль всего пути следования процессии, шли вдовы и сироты 10 августа, одетые в белые платья, перехваченные по талии черными поясами; они несли в ковчеге, сработанном на манер библейского, ту самую петицию, которая была продиктована г-жой Ролан, записана на алтаре Отечества мадмуазель Кералио, а ее окровавленные страницы, разметанные на Марсовом поле во время бойни, были тщательно собраны; их-то и требовала разыскать Республика с 17 июля 1791 года.