Графиня – служанка
Шрифт:
— Попалась, птичка залётная! Ничего, от нас такие, как ты, недолго бегают...
Я попыталась ответить, но с ужасом поняла, что не могу произнести ни слова: просто раскрывала рот, как рыба, выброшенная на землю.
— Пришлых никто не любит — слишком много от вас проблем... Но ничего, главный дознаватель быстро выведет тебя на чистую воду...
Я глазом моргнуть не успела, как вместо оживлённой улицы оказалась в каком-то тёмном помещении, из которого под руки меня поволокли по слабоосвещённому коридору. После бесчисленного количества поворотов инквизиторы остановились перед какой-то дверью, а как только она открылась, зашвырнули меня внутрь, с противным лязгом задвинув снаружи засов. Ну
Больно ударившись о каменный пол, я кое-как приподнялась и плюхнулась на охапку полугнилой соломы. В небольшой камере было холодно, ещё и дополнительно тянуло сыростью от глубокого каменного жёлоба, по дну которого текла вода, и предназначавшегося для справления естественных потребностей. Я подобные видела в роликах о средневековых тюрьмах и казематах. Чтобы хоть как-то согреться, притянула к себе колени и обхватила их руками. Столько всего пережить, чтобы попасться инквизиторам... Ну, почему?! Почему так не везёт, где я сделала что-то не так? Как только начинает появляться малейший проблеск, так снова всё рушится. А теперь и шансов на спасение ноль. Покрытые слизью стены давили на психику, погружая в ещё большее отчаяние, а отсутствие окон превращало каждую минуту, проведённую в камере, в вечность. Если бы не тусклый магический светильник, закреплённый почти у самого потолка и разгоняющий царящий вокруг полумрак — точно сошла бы с ума, потерявшись во времени и пространстве. Стоило мне оказаться в инквизиции, как чары немоты спали, но толку-то? Кричать и молить о пощаде бесполезно: этим лишь больше разозлю местных стражников.
Нащупав в кармане медную монетку, провела её ребром по ближайшему к себе камню. Красноватый кусок металла оставил едва различимый след на тёмном полу. Что ж... За неимением часов воспользуюсь старым арестантским способом. Вот только героям классической литературы было немного проще: они всего лишь подсчитывали дни своего заключения, а мне не оставалось ничего иного, как из секунд составлять минуты, а из минут — часы. Сомневаюсь, что мне позволят перечеркнуть двадцать четвёртый отрезок из четырёх сечений, должный ознаменовать прошедшие с начала счёта сутки. На исходе шестого часа усталость и напряжённые до предела нервы дали о себе знать, погрузив в сон.
Разбудил меня лязг, раздавшийся со стороны двери, и приказ, прозвучавший из коридора:
— Руки, иная!
Не сразу сообразив, чего от меня хотят, я подошла к двери и увидела, что в ней отодвинута одна из заслонок.
— Руки! Живее!
Пришлось просунуть ладони прямо в отверстие и тут же ощутить, как на запястьях сомкнулся холодный металл.
— Ты погляди, даже не засветились. Значит, не ведьма. Уже хорошо — возиться меньше придётся! — довольно заметил стражник, а может, и инквизитор: кто знает?
Не успела я отдёрнуть руки, как внезапно распахнувшаяся дверь отбросила меня назад, и только стена остановила мой полёт. Пока поднималась, в камеру вошли два инквизитора и, подхватив меня под руки, поволокли куда-то.
Снова бесконечный коридор и бессчётное количество поворотов. Наконец, мои конвоиры остановились перед высокой двустворчатой дверью и, как только она приоткрылась, втолкнули меня внутрь, оставшись охранять снаружи.
Поднявшись на ноги, я увидела сидящего за столом мужчину преклонного возраста, но не немощного дряхлого старика, а могущего мага, от исходящей силы которого колени подгибались, а голова сама стремилась склониться. Позади этого инквизитора толпилось ещё несколько человек в соответствующих мантиях, но из-за царящего и здесь полумрака лиц их было не видно. Мне кажется, что весь антураж должен был навевать дополнительный ужас на оказавшихся в стенах этой тюрьмы. Как будто одного только упоминания инквизиции
— Имя! — прозвучал грозный приказ, а затем невидимая волна едва не сбила меня с ног.
— Лара, — прохрипела я в ответ, с трудом узнав свой собственный голос.
— Правда или почти правда... — заметил дознаватель, не сводя глаз с белёсого кристалла причудливой формы, стоящего посреди стола.
Насколько я успела заметить, камень не изменился по цвету и оставался таким же, как и в тот момент, когда прозвучал первый вопрос-приказ. Но тем не менее давление на меня усилилось, и во рту ощутился солоновато-металлический привкус крови.
— Лариса. Лара — это сокращение.
Воля дознавателя будто бы откатилась назад, давая небольшую передышку. Хорошо хоть кристалл остался неизменен.
— Остальные имена или фамилии, если таковые имеются! — снова приказал инквизитор, сразу же выплёскивая в мою сторону многократно усилившуюся магию. Меня будто бетонной стеной прибило, но на ногах я всё-таки устояла. Лишь тонкая струйка крови начала сочиться из носа, да уши заложило.
— Лариса Николаевна Корновская. Или Лара Корн. Меня и так и так называли. Иных имён не имею.
Дознаватель удовлетворительно кивнул, а затем задал следующий вопрос, но уже не применяя магию:
— Почему сразу к нам сама не пришла?
— Жить хотела. Мне рассказывали, что таких, как я инквизиция уничтожает.
— Правильно сказали: мы не терпим возмутителей спокойствия и мятежников! Смутьянам не место среди нас! — грозно произнёс дознаватель, буравя меня взглядом, словно пытаясь просверлить дыру до самой души, а затем вытащить ту, искромсав на кусочки.
Я вытерла тыльной стороной ладони продолжающий сочиться ручеёк:
— Но у меня даже в мыслях не было нарушать законы, принятые, где бы я ни оказывалась, всегда следовала им. Если кому и причинила вред, то только защищая себя, ведь даже среди местных встречаются не совсем добропорядочные люди. Единственный закон, который преступила за всё время пребывания в этом мире — не заявила о себе. Больше мне добавить нечего.
Дознаватель напряжённо подвигал нижней челюстью, из-за чего его скулы заострились, сделав похожим на хищника, почуявшего жертву.
— Ты готова в этом поклясться, Лара Корн?
Я кивнула.
— Не слышу ответа!
— Готова.
— Тогда подойди ближе и прикоснись к артефакту. Знай: если он почувствует в тебе хотя бы каплю лжи, то испепелит на месте.
Терять мне всё равно было нечего, поэтому я доплелась на дрожащих от напряжения ногах до стола и потянулась к артефакту. Но дознавателю было явно недостаточно того, что на холодной поверхности оказались лишь кончики моих пальцев: он с силой придавил своими руками мои, и я почувствовала, как камень начинает затягивать меня внутрь себя. Попыталась вытащить, но инквизитор был неумолим, продолжая давить сверху. А потом посыпался целый град повторяющихся в разных вариациях вопросов, вся суть которых сводилась к тому, не собираюсь ли пошатнуть сложившийся государственный строй и устроить революцию. И на каждый из них он требовал не просто «да» или «нет», а развёрнутые ответы. Проклятый артефакт выпивал мои силы, дознаватель прогибал своей волей, а конца и края допросу не было. Чем дольше всё это продолжалось, тем хуже я ориентировалась в пространстве, теряя связь с реальностью и боясь только одного — потери сознания. Дед Гонро предупреждал меня как-то о том, что только инквизиторы решают, когда закончить свою работу. В противном случае начинают всё сначала. И я уже не была уверена, что смогу выдержать подобное снова. Как сквозь толстый слой ваты, цепляясь из последних сил за ускользающее сознание, услышала вопрос, результат ответа на который, не хотела видеть, а потому зажмурила глаза: