Гранды. Американская сефардская элита
Шрифт:
В те времена в Нью-Йорке правил «босс» Уильям Твид и его печально известное «Кольцо», и Твид находил дружбу с видными судьями весьма полезной в своих операциях. Альберт Кардозо с его выдающимся фасадом, ораторским даром и атмосферой полной неподкупности показался Твиду особенно полезным человеком. Твид был заинтересован в натурализации: не в медленной легальной, а в мгновенной и нелегальной, благодаря которой тысячи новых иммигрантов ежедневно превращались в американских граждан, которые, естественно, охотно голосовали за босса Твида. Судья Альберт Кардозо был одним из тройки судей — Джордж Г. Барнард и Джон Х. Маккэнн, — которые одобряли эту деятельность.
Другим союзником босса Твида был сосед Альберта Кардозо Джей Гулд, железнодорожный махинатор, за махинации которого — покупку и разорение железных дорог справа и слева от него — американское железнодорожное
В сефардской общине и в семье предполагалось, что дядя Альберт поступит по-мужски: предстанет перед следствием, выложит карты на стол и докажет, что он не совершал никаких проступков. Но дядя Альберт их полностью подвел. Вместо того чтобы подчиниться следствию, он ушел со своего поста, оставив после себя отчетливое впечатление вины и запах недобросовестности, окружающий имя Кардозо. Откупились ли Твид и Гулд от своего доброго друга? Дядя Альберт всегда настаивал, что нет, но никто ему не верил, поскольку, уйдя в отставку, он уклонился от расследования. Кроме того, многим казалось, что Кардозо живут очень хорошо — гораздо лучше, чем можно было бы прожить на зарплату судьи штата. После ухода с поста судьи дядя Альберт возобновил спокойную адвокатскую практику, и Кардозо стали жить не так хорошо.
Все это произошло в 1873 г., когда младшему сыну Альберта, Бенджамину Натану Кардозо, было всего три года (Бенджамину было всего несколько месяцев, когда дядя, в честь которого он был назван, был так жестоко убит). Шесть лет спустя, когда ему было всего девять лет, умерла его мать, и в доме Кардозо воцарилась еще более мрачная атмосфера. Мистер Гулд и Босс Твид больше не были друзьями семьи. Показной стиль жизни в особняке Гулда на Пятой авеню все больше и больше контрастировал с жизнью в доме 12 по Западной Сорок седьмой. В сумерках Альберт Кардозо жаловался, что он «жертва политики». «Я стал жертвой политики, жертвой политики», — повторял он снова и снова, и его семья, из преданности и любви, принимала эту сочувственную линию. Но везде была известна горькая правда: Альберт был слабаком.
В тесном мирке сефардов положение Альберта вызывало глубокое смущение. Ведь если такой позор мог постигнуть члена одной из старейших, одной из ведущих семей, то что говорить обо всех остальных, считавших себя «немногочисленной» элитой, противостоящей стоящей за воротами орде грубиянов? И это, вдобавок ко всему, что породил процесс по делу об убийстве Натана, казалось почти невыносимым. Какой смысл говорить (как любили говорить некоторые потомки Гомесов, довольно лукаво, в отношении новых богатых немцев): «Мы сделали свои деньги на вампуме», когда член семьи Альберта Кардозо может оказаться столь легко развращаемым? Несчастья Альберта Кардозо подействовали на сефардов так, что они еще теснее связали себя узлом уединения и привилегий. Теперь сефарды, казалось, хотели натянуть вокруг себя оболочку, куколку, которая была бы непроницаема для посторонних глаз.
В этих рамках сефардской жизни рос Бенджамин Натан Кардозо. Его детство было, конечно, несчастливым. И все же, если бы не несчастья в семье, в частности, опала отца, вряд ли Бенджамин
Его взрослению не особенно способствовал выбор отцом воспитателя для него. Альберт Кардозо был снобом, что, возможно, стало причиной многих его проблем, и стремление не отстать от Джонсов было одним из его увлечений. В 1880-х годах в числе тех, кто должен был идти в ногу со временем, была семья Джозефа Селигмана, немецкого еврея, который приехал в Нью-Йорк в 1830-х годах со ста долларами, зашитыми в штанах, начал с торговца в Пенсильвании и преуспел настолько, что теперь возглавлял международный банковский дом, который вел дела с Ротшильдами. Старшим сефардам казалось, что Селигманы и им подобные напустили на себя абсурдный вид и действительно попадают в избранные клубы, такие как Союз. Несколькими годами ранее Джозеф Селигман поразил еврейскую общину Нью-Йорка, да и весь город тоже, тем, что нанял Горацио Алджера для обучения своих детей. Альберт Кардозо, не желая отставать от набравшего силу немца-иммигранта, решил сделать то же самое для своего сына Бена, и мистер Алджер стал членом семьи Кардозо.
Маленький, ростовой, с круглой лысой головой и косящими близорукими глазами, мистер Алджер был описан одним из членов семьи как «милый, нелепый человечек». Он, конечно же, был далек от своих героев-газетчиков, из лохмотьев превратившихся в богачей в популярных в то время романах «Тряпичный Дик» и «Рваный Том». Он был до дрожи женственным, с небрежными манерами, любил в свободное время отрабатывать балетные позы, выкрикивая восклицания типа «О, закономерный я!» или разражаясь дикими слезами, когда что-то шло не так. Однако однажды он всерьез заявил о своей кандидатуре на пост президента США после того, как один из друзей в шутку сказал ему, что он может победить Гарфилда.
Огромная популярность его книг сделала Алджера богатым человеком, но он всегда считал своей истинной сильной стороной поэзию, которую писал очень плохо. Однажды он написал поэму, для которой самым добрым словом критики было «бесконечная», объясняющую американскую жизнь. А поскольку он создавал народных героев-мальчиков, то видел себя своего рода миссионером среди молодежи. Именно поэтому он соглашался на должности репетиторов и так щедро жертвовал на нужды мальчиков-сирот, чистильщиков обуви, бродяг и беспризорников на Бауэри. Как учитель он был безнадежно неэффективен и в семьях Селигманов, и в семьях Кардозо, где здоровые растущие мальчики держали его в постоянном напряжении. Они запирали его в шкафах, привязывали к стульям и всячески издевались над своим крошечным воспитателем. Бенджамин Кардозо однажды сказал, демонстрируя замечательный пример недосказанности: «Он не сделал для меня такой успешной работы, как для карьеры своих героев-газетчиков». И все же одна вещь, возможно, передалась молодому Бену Кардозо: любовь Алджера к поэзии. Всю свою жизнь Бенджамин Кардозо был заядлым читателем стихов — иногда он сам пробовал свои силы в поэзии — и испытывал восхищение и огромное уважение к английскому языку.
В то же время не вызывало сомнений, что, несмотря на недостатки образования, юный Бен обладал блестящим умом, который привел его в Колумбийский университет на первый курс в возрасте пятнадцати лет (он окончил его в девятнадцать) и, по его словам, «почти экстатическое посвящение закону», к карьере, равной которой в истории американской юриспруденции практически не было. Проучившись всего два года в юридической школе вместо обычных трех и не имея даже степени бакалавра права, он стал членом коллегии адвокатов, перешел на должность главного судьи апелляционного суда штата Нью-Йорк и, наконец, занял высший судебный пост в стране — судьи Верховного суда США. Но только ли блестящий ум подтолкнул его к этим достижениям? О Бенджамине Н. Кардозо, великом юристе, гуманисте и выдающемся общественном деятеле, известно и написано очень много. Немного меньше известно о человеке, который был одинок, мучим, одержим.
Несмотря на моменты нечаянного веселья, которые дарил Горацио Алджер, в годы юности Бена Кардозо семья Кардозо становилась все более мрачной, в ней поселилась атмосфера меланхолии и несогласия. Хотя детей Кардозо связывали естественные узы любви и семьи, самой сильной связью между ними, похоже, была печаль. Бесконечные ссоры с родственниками, иногда из-за денег или деловых вопросов, но чаще из-за реальных или воображаемых социальных обид. Как писала двоюродная сестра Бена Кардозо Энни Натан: