Грани лучшего мира. Дилогия
Шрифт:
Джоанна согласно кивнула, поднялась и неуклюже поклонилась, придерживая свой живот, которому уже было тесно даже в самом широком платье - мальчик родится богатырем. Приняв помощь от пожилого фармагика и служанки, подбежавших к ней, когда стражники отворили двери зала, она пошла в отведенные ее посольству комнаты, куда их проводил фасилийский солдат. Королева понимала, что решения о войне и мире быстро не принимаются, но странные переговоры и так дали больше, чем она ожидала. Впрочем, Джоанна была готова умереть от руки одержимого местью отца, а на деле ей довелось провести короткую, но важную беседу с правителем, на долю которого выпало тринадцатилетнее противостояние с демонами, которых
– Как все прошло, госпожа Джоанна?
– поинтересовался Намир Воб, когда они оказались в подготовленных королеве покоях.
Она устало улыбнулась.
– Я еще жива.
– Что будете делать дальше?
– Ждать, - Джоанна тяжело присела на край скрипучей кровати.
– Позови служанок, у меня уже нет сил раздеться самой. И пусть найдут горячей воды, мне надо смыть дорожную пыль...
– Конечно, моя королева, - Намир поклонился.
– Немедленно передам им вашу волю. А потом займусь подготовкой зелий к процедурам, если вы не против.
Она вздрогнула, вспомнив омерзительное ощущение перекатывающихся под кожей крохотных капель яда, которые закаляли ее организм и способствовали развитию здорового ребенка. Чудеса фармагии позволяли даже сделать молоко будущей матери в несколько раз питательнее и полезнее.
– Ради нашего с Бахироном сына можно и потерпеть, - вздохнула Джоанна, нежно поглаживая живот.
Пожилой фармагик поклонился еще раз и отправился выполнять поручения королевы, которая с тихим стоном растянулась на жесткой постели и уставилась на массивные балки низкого потолка, улыбаясь своим мыслям. Она думала о муже, о ребенке, о встрече с отцом, о переговорах, которые уже нельзя было назвать неудачными. Возможно, путь в лучший мир на самом деле не так далек и труден, как казалось...
А Кассий до сих пор стоял над поломанным стулом и пытался схватить за хвост ускользающее решение его внутренней дилеммы, которую он и сформулировать-то толком не мог.
– Мой король, могу я чем-нибудь помочь вам?
– вопрос Семиона Лурия вырвал короля из прострации.
– Пожалуй, можешь, - Кассий повернулся к шпиону и внимательно посмотрел на него.
– Ты помнишь Джоанну, когда она еще девчонкой бегала по моему дворцу?
– Конечно.
– Тогда скажи, она сильно изменилась с тех пор?
– спросил король с оттенком болезненной для него мольбы в голосе.
"Как-то сильно Кассия подкосила встреча с дочерью, - обеспокоенно подумал Семион.
– Я не узнаю его. Фасилия опирается на железную волю этого человека, а сейчас он находится на грани срыва. Свет Милостивый, в его жизнь только-только вернулась дочь, а страна уже трещит по швам. Женщины..."
– Половину жизни она была фасилийской принцессой, половину - алокрийской королевой. Не берусь судить о ней как о человеке из-за столь длительной разлуки, но Бахирон стал ей определенно более близким человеком, чем вы, мой король, - осторожно ответил шпион.
– Ты прав.
Вспышки гнева не последовало, хотя Лурий прямо указал на очередное превосходство Мура. Кассий окончательно запутался в себе, и, кажется, ничто не могло ему помочь. Но к игре подключилась третья сила, которой были чужды любые человеческие чувства.
Из тени коридора выскользнула худощавая фигура Спектра, который все это
– Мой король, мне кажется, что вы сильно рискуете, прислушиваясь к словам Джоанны, - произнес Карпалок на ломаном фасилийском языке.
– Одно ее существование мешает вам осуществить давнюю мечту...
– Не мели чушь, старик, - отмахнулся Кассий.
– Женщина не может править Алокрией, она мне ничем не угрожает.
– Но вы ведь заметили ее беременность, - вкрадчиво возразил Спектр.
– У нее может родиться сын, который станет законным наследником алокрийской короны.
– К чему ты клонишь, мразь?
– фасилийский монарх был готов выплеснуть накопившийся гнев и растерянность на тщедушного священника-дельца.
– Предлагаешь мне сражаться с бабой и младенцем, который еще не родился?!
– Прошу прощения, милостивый король, - встрял Семион, спасая Шола от неминуемой гибели.
– Я думаю, что он имел в виду некоторые династические споры, которые могут возникнуть, если вы захватите Алокрию и оставите в живых Джоанну и ее ребенка.
– А Бахирон уже не считается, что ли?
– нахмурился король.
– Вы всерьез решили простить его?
– удивился шпион.
Кассий фыркнул и пнул обломки стула. Вот так запросто забыть тринадцать лет мучений, вычеркнуть из памяти позорное поражение - разве это возможно? Но почему-то фасилийский монарх понял, что злиться он должен только на себя. Ни Бахирон, защищавший свои земли, ни тем более Джоанна, несправедливо заклейменная символом унижения, не виноваты в его страданиях. Но прозрел ли он или же окончательно ослеп? Как же легко было идти на войну, и сколь тяжелым оказалось осознание того, что мир - лучший выбор...
В Алокрии действительно царил хаос. Да, сейчас ее очень просто захватить, но удержать в руках власть при таком масштабе беспорядков практически невозможно. То есть даже с прагматической точки зрения сейчас отличное время для вторжения, но худшее для завоевания. Ведь о состоянии страны толком ничего не известно. Смутные слухи, нелепые сплетни, вести о залитой кровью столице Илии и почти уничтоженной непонятно чем Марии. Фасилийские шпионы куда-то запропастились, Кассий лишился своих глаз и ушей в Алокрии, а доходившие до Силофских гор новости противоречили друг другу и изобиловали глупыми россказнями в духе болтовни неграмотных крестьян.
Король Фасилии был человеком чести, о которой у него было собственное представление. Он всегда руководствовался ей, принимая важнейшие решения, потому что такова главная добродетель правителя: сделано с честью - сделано правильно. И впервые в жизни Кассий не мог понять, как должен поступить. Он взывал к чести, долгу и собственной воле, отчего-то притихшим в его душе, но не мог добиться от них единого внятного ответа.
– Мне надо подумать, - пробормотал изможденный король, морщась от ужасной головной боли.
– Ничего не предпринимать.