Грани любви
Шрифт:
Я лежу на боку, свернувшись клубочком. Меня окутывает ласковое тепло. Мое тело мягко покачивается в синих волнах тропического океана. Нет, это не вода, а гель. Он застилает мне глазницы – можно совсем не мигать! – и мир вокруг виднеется сквозь голубоватую дымку. За этой пеленой я вижу стекло. Окно? Потолок?
Анабиозная капсула.
Я моментально просыпаюсь. Теплый уют куда-то улетучивается.
Почему я не сплю? В капсулах все должны спать. Я пытаюсь поднять руку, но она меня не слушается. Я делаю еще одну попытку. Сердце глухо ударяется о ребра, словно оживая. И еще раз. Стук
Рука дергается, я проталкиваю ее сквозь гель. Пальцы прикасаются к стеклу. Я прижимаю их к вогнутой ледяной поверхности.
Давлю сильнее, но стекло не поддается.
Обволакивающий гель насыщает меня кислородом. Я знаю, что дышать мне не обязательно; но оболочка капсулы давит на меня, легкие жаждут вдохнуть воздух, и диафрагма невольно сокращается.
Гель заполняет мне грудную клетку. Поперхнувшись, я с усилием выталкиваю его обратно. Капсула заваливается набок, как тонущий корабль. Я колочу в стекло – хлоп, хлоп, хлоп, – а мое подсознание кричит: «Гроб, гроб, гроб!»
Я чувствую резкий толчок, и мы с капсулой летим вниз, кувыркаясь над пустотой. Я все еще прижимаю руки к стеклу. Моя диафрагма беспомощно сжимается, силясь выдавить крик.
Мы ударяемся о что-то твердое. Лязг металла, звон стекла. У меня немеет левое бедро, но уже через секунду взрывается острой болью.
С запозданием срабатывает аварийный алгоритм: из капсулы, смешиваясь с голубоватой жижей, вытекает холодящий стимулятор. Меня тошнит слизью и гелем, от желудочной кислоты щиплет горло, и я закашливаюсь. И лишь тогда, ох, наконец… наконец я вдыхаю холодный воздух. Настоящий воздух! Впервые за годы… или десятилетия… или века.
– Эй! Ты меня слышишь? – раздается мужской голос. Такой же хриплый, как у меня. – Ходить можешь? Нам нужно выбираться.
Надо мною нависает тень и протягивает руку. Я моргаю, прочищая глаза; тень превращается в человека. Красивый юноша. Широкоплечий и абсолютно голый. Бледная кожа, блестящие от геля светлые волосы.
Я тянусь к его руке, и он хватает меня за предплечье. Юноша рывком поднимает меня на ноги, и левое бедро опять пронзает резкая боль.
– Ты сильно ушиблась при падении, – говорит он, пристально разглядывая мое обнаженное тело. Глаза у него ярко-голубые, умные. Однако по ним видно, как сильно он нервничает. – Но, к счастью, обошлось без переломов. Скажи спасибо гелю. Пойдем.
Пол под ногами шатается. Бедро отказывается мне служить, но крепкая хватка юноши удерживает меня на ногах.
– «Омега» достигла слоев атмосферы. Нам нужно найти эвакуационные капсулы или нам конец.
Я, спотыкаясь, плетусь за ним следом; ноги постепенно вспоминают о своем предназначении и передвигаются, уже не причиняя мне сильной боли. Мы находимся в центральном отсеке корабля. Громадная цилиндрическая башня вздымается так высоко, что потолок теряется в тени. Стены увешаны тысячами анабиозных капсул, они висят на крепежах под углом внахлестку, как стеклянная чешуя. В этой броне зияют дыры: некоторые из капсул попадали вниз.
Юноша ведет меня через хаос из гнутой стали, осколков стекла и застывающего голубоватого геля. Кое-где из-под обломков проглядывает
– Подожди!
Это мое первое слово за… кто бы знал, за сколько времени!
– Подожди, а как же остальные? Мы должны помочь…
– Все мертвы, – говорит он. Я вижу, как у него под кожей пробежали желваки. – Все, кроме нас.
Нет. Только не это. Я – последняя девушка во Вселенной? Пожалуйста, нет.
– Откуда тебе знать! Посмотри на все эти капсулы. Несколько тысяч! Может, кто-нибудь…
– Что-то пошло не так, – говорит он. – «Омега» вошла в режим сохранения энергии и стала отключать капсулы от сети, одну за другой. Когда корабль нашел подходящую планету, капсул осталось всего ничего…
Ракета дернулась. Я в ужасе наблюдаю, как капсула в шести уровнях выскальзывает из крепежей и рушится вниз, взрываясь осколками стекла и обломками металла. Не успеваю я развернуться и побежать, как мы оба взмываем вверх, пару секунд парим в метре над полом и резко падаем обратно, коленями на битое стекло.
– Гравитация барахлит. Надо убираться, сейчас же.
Я с трудом поднимаюсь на ноги и ковыляю следом. Крохотные осколки песком рассыпаются под ногами. На ощупь кажется странным, однако боли я не испытываю. Мы бредем по грудам металлолома, из которых то тут, то там виднеются бледные руки и ноги. Вдали темнеет углубление. Надеюсь, это дверь – в тусклом свете аварийных огней разобрать сложно.
Я натыкаюсь коленом на капсулу и выбрасываю вперед руку, чтобы восстановить равновесие. Удивительно, но капсула под номером 4289 при падении не разбилась: тело внутри еще плавает в синем желе. Световой индикатор на панели управления мерцает зеленым.
– Этот еще жив, – громко говорю я.
Юноша дергает меня за руку:
– У нас нет времени! Пожалуйста…
Я не слушаю, что он говорит дальше: мне все равно. Я нажимаю на кнопку деблокировки, но крышка не открывается. Аварийная программа не срабатывает. У меня есть минута – а может, и меньше, – прежде чем капсула превратится в гроб.
– Я уйду один! – говорит светловолосый.
– Так иди.
Воздух наполняется едким запахом дыма. Это значит, что скоро закончится кислород. Я ощупываю края капсулы в поисках аварийного рычага. Такой есть на каждой капсуле, они надежно защитили бы людей в анабиозе от любой опасности. Кроме непредвиденного падения на планету. Средним пальцем я нащупала задвижку, подцепила ее и потянула. Замок раскрылся, раздалось шипение, и вот по синему гелю разливается стимулирующее вещество. Крышка разгерметизировалась.
Черт! Это опять юноша. Темноволосый азиат. Он моргает на меня слипшимися от геля ресницами.
Он поперхнулся, закашлялся, и у него изо рта фонтаном выстрелил поток желчи.
Не знаю, окончательно ли он проснулся или отрубится после нескольких секунд без стимулянта. Однако блондин был прав: у нас действительно нет времени. Я протягиваю руки и подхватываю второго под мышки.
Он худощавый, но высокий. Одна я его не дотащу.
Я оборачиваюсь:
– Слушай, мне нужна помощь…