Граница безмолвия

Сушинский Богдан Иванович

— Логично. Подойдите, пожалуйста, к карте и попробуйте локализировать избранную вами местность.

Какое-то время фон Готтенберг блуждал взглядом по карте Казахстана и приграничным районам Уйгурии, затем не совсем уверенно ткнул пальцем в юго-восточное побережья озера Балхаш.

— Прекрасно, господин оберштурмбаннфюрер. Ваши расчеты почти полностью совпадают с мнением аналитического отдела абвера.

— И с мнением такого же отдела разведки люфтваффе, — неожиданно обрел дар речи доселе бессловесный обер-лейтенант авиации, — поскольку я представляю здесь Форшунгсамт [55] .

55

Под

названием «Форшунгсамт» (с нем. «научно-исследовательский институт») скрывалась служба разведки и контрразведки люфтваффе. В прессе его иногда называли «Институтом Геринга», поскольку он пребывал под непосредственным патронатом рейхсмаршала.

— Но если вы заметили, — продолжил свою «тронную речь» полковник, после того как оберштурмбаннфюрер вернулся на свое место за столом, — юго-восточное побережье низменное, болотистое, оно испещрено множеством небольших водоемов и рукавами устья. Здесь много влаги, а потому всегда пасутся многочисленные стада. Поэтому мы предлагаем создать промежуточный аэродром на западном побережье — безлюдном и более пригодном для создания посадочной полосы, А в его восточной оконечности можно соорудить запасную полосу.

— И вы решили, что создавать этот аэродром нужно будет команде барона фон Готтенберга? — не скрывал своего неприятия подобной идеи вице-адмирал. Ему самому нужны были эти опытные диверсанты.

— Сначала мы планируем выбросить небольшой, сугубо разведывательный десант, который выберет место для основного аэродрома, затем уже десант строительный. Все диверсанты-строители будут в красноармейской форме, все должны знать русский.

— Все ясно, — едва слышно, причем исключительно для вице-адмирала, проворчал барон фон Готтенберг. — Придется менять тундру на пустыню.

— Не гневите Бога, — заметил сидевший слева от барона комендант базы на Земле Франца-Иосифа, — это как раз не самый худший вариант осеннего перелета.

— Никаких воинских частей в этих местах нет, — не обращал внимания на их реплики полковник, — а местные пастухи будут считать, что это создают какую-то секретную базу красноармейцы, и будут помалкивать из-за страха угодить в концлагерь.

— Кстати, на Севере такой подход срабатывает.

— Понятно, что лучше всего перебросить туда ваших, господин вице-адмирал и господин оберштурмбаннфюрер, людей, уже имеющих опыт создания подобных баз. На время полярной зимы гарнизоны наших северных баз будут значительно уменьшены.

Барон и вице-адмирал мрачновато переглянулись, но промолчали, понимая, что оспаривать решение полковника бессмысленно. Его воля освящена волей фюрера. Это был звездный час полковника Ровеля [56] .

20

Речь полковника Удальцова перед строем была предельно короткой. При этом он даже не пытался как-то смягчить те суровые вести, с которыми прибыл. Гитлеровцы наступают по всему фронту. Минск пал, бои идут на подступах к Ленинграду и Одессе, немцы рвутся к Москве и Киеву. Значительная часть советской авиации была уничтожена германцами еще на аэродромах, поэтому теперь враг наступает, имея явный перевес в авиации, артиллерии, танках и даже в живой силе. К тому же рядом с германскими войсками сражаются 3-я и 4-я румынские армии, венгерский и словацкий корпусы. Предполагается участие в боевых действиях испанских, итальянских и других союзных войск.

56

По имеющимся данным, осуществить создание этого аэродрома германским спецслужбам так и не удалось. Абвер и люфтваффе отказались от этой затеи после того, как стало ясно, что советской разведке известны планы его создания. Никакого иного постоянного маршрута связи с командованием Квантунской армии в Маньчжурии немцами создано так и не было.

Пограничники, поведал полковник, сражались и продолжают сражаться очень мужественно. Однако они первыми понесли большие потери, причем по всей

западной границе, которая оказалась очень слабо прикрытой кадровыми пехотными частями, артиллерией и авиацией.

— Истинный героизм, — надрывно хрипел полковник, чуть ли не после каждого слова астматически прокашливаясь, — проявили, например, бойцы 13-й пограничной заставы Владимир-Волынского погранотряда под командованием лейтенанта Лопатина. Понеся потери в первом же бою, застава затем в течение одиннадцати суток сражалась в полном окружении. И таких примеров мы уже знаем немало. Хотя о многих подвигах нам еще только предстоит узнать после того, как фашисты будут остановлены, разгромлены и изгнаны.

— А тут хотя бы один фриц объявился, — полушепотом проворчал кто-то из стоявших рядом с Вадимом бойцов. — Чтобы хоть разок пальнуть, пусть даже для пристрелки…

— На тебе он бы, фриц этот, аккурат и «пристрелялся», — заверил его фельдшер.

— Здесь, на заставе, — не обращал внимания на их неуставную бузу полковник Удальцов, — приказано оставаться только одному бойцу — старшине, точнее, теперь уже бывшему старшине заставы лейтенанту Ордашу. Он назначается начальником заставы и ему же как опытному, хорошо обученному бойцу надлежит охранять все здесь находящееся до следующей навигации, до очередного прихода корабля обеспечения. Все остальные бойцы и командиры завтра же будут посажены на судно и по возвращении в Архангельск отправлены на фронт. Вы слышали, что я сказал, бойцы? Все — на фронт! На защиту Родины. Задача ясна?

— Так точно! — дружно и почти радостно ответил строй. Многим в нем настолько осточертела эта заполярная застава, что они готовы были отправляться хоть в ад, лишь бы ни дня больше не оставаться здесь. И тому, кто вынужден будет еще целый год пребывать здесь в полном одиночестве, они искренне сочувствовали.

Полковнику, прошедшему через три войны и на всю оставшуюся жизнь получившему их кровавую метку, эта радость показалась подозрительной. Он знал, что, наверное, большинство из стоявших здесь в строю, на океанском ветру, под нежарким полярным солнцем, с фронта не вернутся, и не требовал от них изъявления какого-то особого энтузиазма. Однако лица бойцов по-прежнему продолжали светиться радостью. Казалось, они хоть сейчас, безо всякой команды, готовы схватить свои винтовки, броситься к борту «Вайгача» и заставить капитана сразу же, не заходя на Диксон, взять курс на Архангельск.

— Я абсолютно убежден, — как-то не очень уверенно произнес полковник, еще больше удивляясь радости стоявших перед ним «неуставных мечтателей», — что если бы приказа о вашей отправке на фронт не последовало, все вы сейчас же изъявили бы желание добровольно отправиться на передовую.

— Так точно. Все. Изъявили бы… — вразнобой откликнулся строй.

— Верю, сынки, верю. Потому что каждый из вас готовился к этому часу, каждый готовился стать защитником Отчизны.

И вот туг полковник удивился еще раз, поскольку на сей раз строй почему-то угрюмо промолчал. Однако разгадывать прихоти настроения этих «неуставных идитов-мечтателей» штабисту уже было некогда. Чтобы не затягивать печально-торжественную часть встречи, он приказал немедленно приступить к разгрузке судна. И если бы не появление в воротах ординарца, полковник так и забыл бы об обязанности зачитать перед строем приказы о присвоении новых званий. И уж это ему бы точно не простилось.

Как оказалось, еще до начала войны старшему лейтенанту За-гревскому было присвоено звание капитана, и сообщение об этом было встречено троекратным «ура!». Младший лейтенант Ласевич был повышен до лейтенанта, радист Соловьев стал старшим сержантом, а военфельдшер Корзев — старшиной медицинской службы. Еще двое красноармейцев-пограничников стали ефрейторами. И только когда-то давно разжалованный из офицеров и начальников этой заставы старшина Ящук мрачно, со слезами на глазах, смотрел на носки своих запыленных сапог. О нем опять забыли, и, принимая от полковника принесенные ординарцем офицерские знаки различия, Вадим чувствовал себя неловко. Словно из-за его лейтенантских «кубарей», этому обиженному армией и самой жизнью человеку опять не нашлось места в офицерском корпусе избранных.