Граница безмолвия

Сушинский Богдан Иванович

— Чертов каптер, — зло проворчал Загревский. — Появится — душу из него вытряхну. Он ведь нередко там, у себя в каптерке, и ночевал. Совсем распустились,

— Даже если через сутки-вторые этот ваш ефрейтор появится на заставе, он все равно будет числиться дезертиром. Поскольку должен быть не на заставе, а на судне, а значит, направляться на фронт.

— Но если он находился на охоте, то считать его дезертиром мы не можем, — решительно возразил Ордаш. — Бригада добытчиков уходила по заданию командования заставы. В тундре охотники действовали самостоятельно. О возможном прибытии судна

ефрейтор знать не мог, поскольку оно прибыло с опозданием на месяц.

— Вы мне тут в адвокаты не играйтесь, лейтенант, а ищите бойца. Все вместе ищите. Если не хотите повесить на заставу факт дезертирства.

— Но если он все же появится? — подался Ордаш по трапу вслед за полковником, прекрасно понимая, что от этого разговора в судьбе Тунгусы может зависеть очень многое. — Что с ним делать? Как вести себя?

— Пешком отправляйте его в Архангельск, — съязвил полковник.

— Но до него тысячи километров.

— Тогда устройте ему трибунал. Сами приговорите и сами же расстреляйте. Откуда я знаю, что с ним делать? Действуйте, исходя из ситуации.

— Есть, действовать, исходя из ситуации!

— Только в случае возвращения ефрейтора на заставу по поводу дезертирства с ним лучше не говорить. Иначе действительно получите в форте, у себя под боком, потенциального дезертира, а главное, врага, способного в любую минуту… Словом, вы меня поняли.

Пока полковник поднимался по трапу, офицеры-пограничники смотрели ему вслед.

— Единственное, что я вам посоветую со всей определенностью, — произнес полковник, уже стоя на палубе, — в случае его появления все подробности ухода с территории заставы, а также время и обстоятельства его появления занесите в журнал заставы, который вы обязаны будете вести как её начальник. При этом помните, что запись в журнале может оказаться документом, способным решить дальнейшую судьбу этого бойца.

Прежде чем подняться вслед за капитаном на плато, Ордаш вместе с Ласевичем осмотрели крытый причал. Бот «Беринг», шлюпка-плоскодонка и плот оказались на месте. Значит, пришли они к выводу, ни вверх по Тангарке, ни на остров ефрейтор уйти не мог. О чем и доложили Загревскому, как только догнали его.

— Что ж вы, Ласевич, так поторопились с этим своим докладом? — с досадой упрекнул начальник заставы новоиспеченного лейтенанта.

— Так ведь исчезновение ефрейтора все равно обнаружилось бы, — спокойно ответил тот, никакого угрызения совести не чувствуя. — Но если бы это произошло уже после посадки на борт, все выглядело бы еще страшнее, поскольку мы вообще не знали бы, когда и куда он девался.

— Для начала мы должны обойти и осмотреть всю заставу, — проговорил Ордаш, давая понять, что готовится входить в роль её начальника, — убедиться, что ничего из того, что надлежало погрузить на судно, не осталось. Опросить всех бойцов. В последний раз построить личный состав, провести прощальную перекличку, а перед посадкой пройти по плацу торжественным прощальным маршем.

— Что ты мне наставления даешь, грамотей? — вяло как-то огрызнулся Загревский, хотя предложение выслушал очень внимательно: было похоже, что на такое, ритуальное прощание с заставой он явно не настраивался. — Тебя это уже мало касается. Ты тут отсидишься

себе на заставе…

— Что значит — «отсидишься», товарищ капитан?! — резко отреагировал Ордаш. — Какие ко мне могут быть претензии? Хотите остаться на заставе? Тогда в чем дело? Обратитесь к полковнику Удальцову, и я немедленно готов уступить вам это «теплое местечко» в обмен за место во фронтовом окопе. В отличие от вас, меня окопы не пугают.

— Знал бы, что это в его власти, обратился бы, — самым неожиданным образом огрызнулся Загревский.

— В таком случае полковник действительно прав: с присвоением вам звания капигана в штабе явно поторопились. Завтра я лично подтвержу правоту полковника в разговоре с ним.

— А я как политрук вынужден буду поддержать, — окончательно добил Загревского лейтенант Ласевич.

— Да пошли вы оба!.. — вновь огрызнулся Загревский, нервно взмахивая руками, и, оторвавшись от них, поспешил к воротам заставы.

С минуту лейтенанты шли молча, понимая, что негоже ссориться вот так, буквально за несколько часов до прощания с заставой.

— Ты что, в самом деле скажешь об этом полковнику? — поинтересовался Ласевич. — Понимаю, что тебя как сына генерала…

— Ты-то откуда знаешь, что я сын генерала? — впервые за все время службы обратился он к политруку на «ты», поскольку теперь они были в одном звании, а Ласевич на «вы» к нему никогда и не обращался.

— Штурман «Вайгача» проговорился. Чудно, говорит, что генерал решил своего сына здесь на погибель одного оставить. Он ведь мог спокойно перехватить его в Архангельске или Мурманске и где-нибудь возле себя, в штабе, пристроить. Генерал-то, говорят, очень влиятельный. Недавно орден Ленина получил и даже вроде бы тянул на Героя.

— Хотелось бы, конечно, знать, откуда он такие сведения получил, — проворчал Ордаш, — да заставить его прикусить язык. А полковнику я, понятное дело, ничего говорить не стану. Вы, лейтенант, тоже не говорите, — предпочел он все же перейти на «вы». — У Загревского теперь и так неприятности будут.

— Это уж точно. Мне как политруку тоже, очевидно, влетит из-за тунгуса этого.

— Просто оскорбил меня капитан. Незаслуженно оскорбил.

— Словом, замяли мы эту стычку, — подытожил Ласевич. — Капитан тоже успокоится. Расстаться надо бы по-человечески.

16

…А после подъема на заставе появился лейтенант Скворечников, и Вадим Ордаш был поражен, узнав, что среди писем, переданных пехотинцем для бойцов заставы, есть и письмо для него. Именно то письмо, которого еще недавно он больше всего ждал, и которое менее всего рассчитывал получить. Это было письмо от Риты Атаевой.

— Как же оно попало к тебе, лейтенант?!

— Не ко мне, а в штаб погранотряда. Из Салехарда пришло. Ну а дальше на конверте все указано. Когда в штабе узнали, что мне приказано командовать отрядом пехоты, «поднаняли» на должность почтальона. Пришлось согласиться. Ты, как я понимаю, письма этого очень ждал?

— Наоборот, не ждал, и даже мечтать о нем не решался. Поэтому пребываю сейчас на седьмом небе.

— Тогда — тем более приятно. Война, многим не до писем. Открывай, читай.