Граница

МакКаммон Роберт Рик

Пастырь, подумала Регина и поняла, что, возможно, она все еще была немного пьяна после бурбона, которым злоупотребила вчера вечером. Мой верный муж и любовник, спутник и демон ночи... пришло время стереть эту чертову ухмылку с твоего лица.

Она была разочарована и уничтожена, у нее не осталось сил так жить, точнее, позволить ему прожить еще один день. Возможно, было бы правильнее им уйти вместе? Самым худшим в ее жизни была та шестнадцатилетняя девочка, подсевшая на метамфетамин и покончившая с собой. О, это грустное, залитое слезами письмо на листе, вырванном

из школьной тетради, которое Регина нашла, готовя костюм мужа для химчистки! Неужели он хотел, чтобы она его нашла? Он положил письмо во внутренний карман, чтобы Регина наткнулась на это послание и поняла, как мало значила для него. Это была своего рода рекомендация держать рот на замке, а иначе все эти «Рисковые Игроки» обратят ее в дым и пепел. Хотел ли он, чтобы она узнала, что он грабил тех битых жизнью девушек и женщин, которые приходили к нему, прося о помощи? Всех тех девушек из программы по борьбе с наркотиками, матерей-одиночек, девочек, подвергшихся домашнему насилию? Всех тех девушек, девочек и женщин с разбитыми сердцами, которые так жаждали любви?

Регина знала, что девочки, у которых были проблемы с отцами, всегда искали любви. Искали везде, где только могли найти. Они жаждали ее, желали быть заполненными. Она знала, потому что была одной из них. И вот... теперь она получила то, что хотела. Ухмыляясь и расслабляясь в своем любимом кресле «Адирондак» сидел такой-прекрасный-и-удивительный, такой-весь-из-себя-святой и непогрешимый-блядский-отец Джефферсон Джерихо, чьи стены вот-вот собирались рухнуть, потому что его фермерская-девочка-жена выросла — ей было уже за тридцать — и, пережив достаточно насилия, внезапно нашла свою веру.

Эти стены были больны. Они были испорчены и уродливы, пронизаны трещинами и заражены чем-то гнусным и ползущим. Как раковая опухоль, расползающаяся своими метастазами по телу...

Пуля сумеет все очистить. И тогда Регина вернется домой, сядет за стол и напишет записку о том, почему она это сделала. Она расскажет обо всех его грязных делишках — она разузнала о них в детективном агентстве, в которое обратилась за расследованием. И в конце она напишет настоящее имя Джефферсона, так что мир узнает, какие именно прегрешения привели Леона Кушмана в его личный ящик в морге.

Она шла босиком по изумрудной траве, неслышно подбираясь к мужу со спины. Ей открылся вид, которым он любовался: под холмом раскинулся дом семьи Джерихо, пастбище, загон для лошадей и город. Город, который он визуализировал и построил для себя. Этим утром его омывал солнечный свет, и его медного цвета крыши пылали, как небесное золото. Город был назван — вероятно, специально для женщины, которая собиралась выбросить человека из Рая — Новым Эдемом. По стилю постройки он напоминал обычный американский город 50-х... хотя сейчас уже трудно было вспомнить наверняка — теперь этот город остался лишь фантазией, не более. Дома были выстроены в нескольких разных стилях и выкрашены в спокойные оттенки. Участки были небольшими и недорогими, и на их фоне сильно выделялось здание Церкви «Рисковых Игроков», к которой вели все основные улицы городка. Отсюда, с холма, Регине казалось, что церковь была возведена не из молочно-белого камня, а из воска... впрочем, вне зависимости от материала, эта сраная церковь стоила для нее не больше лужи соплей.

Новый Эдем расположился на холмах и лугах в тридцати шести милях к югу от Нэшвилля, Теннесси. Иногда артист, которому платили большие деньги, чтобы он принял

доктрину «Рисковых Игроков», приезжал, чтобы выступить на действительно большой местной сцене. Обыкновенно, это стягивало сюда множество поклонников артиста, то есть, привлекало в церковь новых людей. Иногда настолько много, что в Новом Эдеме даже пришлось завести лист ожидания, быстро разросшийся до размеров небольшой проселочной дороги. Лист ожидания распространялся даже на то, чтобы занять в Новом Эдеме должность водителя автобуса или работника охраны. Похоже, все стремились пройти через золотые ворота.

Сегодня, подумала Регина, откроется вакансия на очень высоком посту.

Она хотела заговорить, собиралась бросить в спину мужу нечто, вроде «Ты — жадный ублюдок!»... или «Я знаю о тебе все, подонок!», или «Я не позволю тебе больше этого делать», но она решила, что пусть за нее говорит пистолет. Как только внизу услышат выстрел, охранники в своих золотых колесницах — Сегвеях — примчатся сюда тут же. Поэтому на прощальное письмо и самоубийство останется не так уж много времени.

Но это неважно. Важно то, что время главного события пришло.

Время, время, время... время ушло.

Она навела револьвер прямо на голову Леона Кушмана, покрытую густыми каштановыми волосами, и ее палец уже начал нажимать на курок. Сердце ее билось очень быстро. Регина задавалась вопросом, не прикрыть ли лицо второй рукой, потому что ей вовсе не хотелось, чтобы его мозги попали на нее. Нет, нет, решила она. Ей нужно держать револьвер обеими руками.

Сделай это, сказала она себе.

Да.

Сейчас.

Но как только Регина Джерихо, урожденная Регина Клэнтон, начала прилагать определенную силу, чтобы нажать на курок, небо взорвалось.

Этот шум не был торжественным голосом Бога, звучавшим во имя спасения Джефферсона Джерихо. Скорее, это был оглушительный взрыв тысячи демонических голосов, вопящих одновременно на грубых незнакомых языках. Этот звук был подобен взрыву Вавилонской башни в аду, переходящему в низкое темное бормотание сумасшедшего в подвале.

Джефферсон упал со своего кресла, а само кресло развалилось на части. Шум заставил Регину нервно оглянуться по сторонам и узреть огромную красную огненную вспышку в небе на западе на высоте примерно двенадцати тысяч футов над землей. Из центра этой вспышки появился треугольный монстр, окрашенный в черные, коричневые и желтые тона. Размеры его были невероятными! Вглядываясь в это монструозное существо, Регина застыла, ощутив ужас, какого никогда не испытывала прежде — даже когда ее отец-баптист в приступе животной ярости запирал ее в темном чулане, а после отправлялся избивать ее мать пряжкой на ремне. Регина почувствовала, как револьвер вываливается из ее ослабевшей руки и падает на изумрудно-зеленую траву.

Тогда зазвучал голос Джефферсона — голос человека, на мудрость, опыт и богатство которого опирались тысячи людей. Однако теперь его тон не был тоном наставника и пастыря, нет. Теперь он больше напоминал детское хныканье. Он промямлил:

— Спаси нас, Боже! — а затем посмотрел в лицо Регины, постепенно переведя взгляд на лежавший на земле револьвер. Джефферсон потянулся к оружию дрожащей рукой, и секундой позже выражение лица вооруженного священника невольно заставило его жену вспомнить о закрытой дверце чулана... и о щелчке замка, который был так похож на щелчок револьвера.