Гранит не плавится
Шрифт:
Он пожал мне руку и исчез в темноте.
Последняя нить, связывающая меня с нашими, оборвалась. Я остался один во вражеском стане.
Обойдя стороною деревню, я увидел высокий стог сена. Он как утёс чернел в темноте. Только я собрался было залечь в нём, как вдруг почувствовал запах дыма. В лощине, не видный с поля, горел костёр. Вокруг сидело несколько беспризорников. Удачная встреча!.. Подошёл.
— Здорово, братва!
Никто не ответил.
Курносый, рябой парень, приподняв голову, внимательно оглядел меня и спросил:
— Ты
— На пуховых перинах спал — жарко стало, решил выйти на холодок!
Беспризорники захихикали.
— Садись, коли пришёл, — предложил рябой. Двое посторонились, освобождая мне место у костра.
— Чем промышляешь? — снова спросил рябой.
— Гуляю в своё удовольствие! Проедаю денежки, которые батька оставил на моё имя в банке! — Я отвечал наугад, но, кажется, сошло.
— Ну, чего пристал, Бугай? Видишь, свой парень! — сказал мой сосед, пацан лет четырнадцати.
— А ты помалкивай!.. Все свои, — заворчал Бугай. — Ну ладно!.. Коли хочешь войти в компанию, знай наши порядки: подчиняться атаману, мне то есть, — раз. Из жратвы или барахла что добудешь — всё в общий котёл, — два. Попадёшься — своих не выдавать, с лягавыми не связываться, — иначе пеняй на себя. Понял?
— Понял!..
— То-то!.. Один работал или дружки были?
— Один.
— По какой части?
— Выпрашивал…
— Тю! Самое поганое дело! — Бугай с презрением сплюнул. — Ничего, коли не дурак, мы тебя научим!
На этом допрос закончился.
Щупленький чумазый паренёк продолжал прерванный моим появлением рассказ о своих приключениях:
— В другой раз дело в Новочеркасске было… Вижу, идёт разодетая барынька с серебряным радикулем в руке. «Барыня, говорю, не пожалейте ребёнку десяти рублей». Говорю деликатно, хотя сам второй день не жрамши — в брюхе черти на барабане играют. «Что ты с ума сошёл? Что ты?» — закудахтала барынька. «Дай, говорю, иначе в рожу плюну, у меня сифилис». Она роется, ищет мелочь, а я цап, и готово — вырвал радикуль и ходу!..
— Много было монет? — поинтересовался Бугай.
— Не, рублей семнадцать. И ещё разное барахло: коробочка с пудрой, платок сопливый, пузырёк с духами. Думал, за сумку дадут прилично, а она оказалась поддельная!..
— С разодетыми всегда так: форсу много, а денег ни шиша, — с видом знатока заявил Бугай. — Я у одного буйвола увидел золотую цепочку на животе. Целый час вертелся около, — наловчился, вытащил. Часов нет, а за цепь полтинник дали: медная, сволочь.
— Вот с офицерами дело швах — бьют больно, — вставил другой.
— Офицеры гады, — подтвердил мой сосед.
— Ничего! Скоро Будённый даст им жару, — сказал Бугай.
Незаметно наступил рассвет. Облака, низко нависшие над головой, начали сереть. Послышались голоса птиц, застрекотали кузнечики. Кое-кто из беспризорников растянулся тут же, возле костра, и задремал.
Я страшно устал, хотелось спать. Но заснуть боялся — мало ли что может случиться?
До сих пор всё шло на редкость гладко. Я только боялся, не помешает ли моя встреча с беспризорниками выполнению задания? Я ведь проник сюда не для того, чтобы научиться, как вырывать «радикули» из рук барынек!..
Не зря мама говорила, что я «везучий». И на этот раз мне повезло. Мой сосед, потягиваясь, сладко зевнул.
— Жрать охота, — сказал он.
— Не мешало бы, — ответил я.
— Хочешь, попытаем фортуну у солдат?
— Дают?
— Когда как… Бывает, дадут, а то и по шее получишь.
— Пошли! — Более подходящего случая не мог предвидеть даже Овсянников.
— Бугай, мы с новичком прогуляемся до солдат, жратву пошукаем, — обратился мой сосед к атаману.
— Валяйте, — сонным голосом откликнулся тот.
Пошли по вспаханному полю. Уже совсем рассвело.
— Как тебя зовут? — спросил мой спутник, когда мы отошли на порядочное расстояние от костра.
— Иваном.
— А меня Миша… Только все меня Телёнком называют.
— Почему же тебе дали такое прозвище?
— За ласковость мою. У меня характер такой: лаской я беру. У одной старухи за будь здоров целый месяц прожил. Не жизнь, а лафа была. Ешь, пей — не хочу. Яичница в масле плавает, в борще жиру с палец толщиной, каша, парное молоко, хлеб пшеничный. Спал на мягких перинах. Потом тягу дал, — от сытой жизни такая тоска взяла, что хоть удавись. Старухе записку оставил: мол, так и так, благодарим за угощение. Можете не сомневаться, я у вас ничего не стащил и своим дружкам не велю вас и пальцем трогать…
— Разве дружки послушаются?
— Ещё как! Ты что, законов наших не знаешь? Братва решит — значит, амба. За нарушение смертным боем забьют.
— У меня был дружок, его Костей звали, — сказал я, чтобы переменить тему разговора.
— Куда ж он делся?
— Не знаю, кажется, к красным подался…
— Я и сам махнул бы к ним! Боюсь, не возьмут. Годы мои малые, да и ростом не вышел. — Телёнок вздохнул.
Вышли к лощине. Там расположилась войсковая часть. Кони, палатки, походные кухни, тачанки. По красным лампасам на шароварах и по высоким шапкам я догадался, что это казаки. А сколько их — полк, бригада, — не мог определить. Думал, подойдём поближе, я на глазок посчитаю лошадей, но Телёнок потянул меня в сторону.
— Ну их, казаков! Они злые как собаки — ничего не дадут, да ещё нагайками огреть могут, — сказал он.
— И что это казаки сюда сунулись, фронт-то далеко? — спросил я, надеясь выведать что-нибудь полезное.
— От красных прячутся!
— А много их?
— Целый полк! Вот там, — Телёнок показал рукой на юг, — в трёх верстах, ещё одна кавалерийская часть стоит… Вань, ты броневики видел?
— Нет!..
— Хочешь, покажу?
— Далеко?
— Совсем рядом! — Телёнок зашагал по высохшему руслу речки.