ГРАС. Цикл

Велиханов Никита

...были встретившиеся и не сумевшие оторваться друг от друга взгляды. Распахнутые глаза женщины, пульсирующие зрачки, то излучавшие, то поглощавшие энергию. Она умудрялась глядеть ему в глаза, даже впившись ртом ему в губы.

...но активной была только поначалу, а потом расслабила губы, словно отдала их ему: делай что хочешь — отвечая на его движения своими, покорными, мягкими, дополняющими гармонию. Они оба владели языками во многих смыслах, однако не чувствовали большой необходимости самоутверждаться в этом, демонстрировать свое искусство. Но временами она замирала, и они давали волю мягкой нежности языков и сдержанной, осторожной и твердой ласке зубов.

...была ещё кисть левой руки, лежавшая на ягодице женщины,

временами хищно впиваясь в неё, а временами рывком прижимая её к мужскому телу, стараясь не сбить её, однако, с того, удобного ей ритма, в котором двигались эти большие, но казавшиеся изящными полушария.

...было ещё то, с чем у него никогда проблем не возникало. Полжизни занятий хатха-йогой позволяют не только ногу за ухо закладывать. Он просто приказал себе остыть до нужной степени, и жаркий ритм накатывавшейся на него райской пещерки не мог заставить его потерять самоконтроль. её тело, конечно, моментально почувствовало это затаенное осознанное охлаждение, но не возражало. Донеслось только нечто вроде усмешки в ответ, ну-ну, мол, посмотрим, сколько ты продержишься.

***

Илья Большаков и Ирина Рубцова, отделившись от занимавшихся сексом мужчины и женщины, сделали шаг в сторону и посмотрели на свои тела. Красивая, маленькая и стройная женщина оседлала бедра мужчины и словно мчалась куда-то верхом. Разрумянившись, с растрепанными волосами, она подстегивала своего сухощавого партнера чувственными стонами. Лицо у мужчины было красным от напряжения, и было странно видеть его таким: обычно бледное, от долгого сидения за компьютером становившееся даже зеленоватым, оно, оказывается, могло приобретать и совершенно здоровый цвет. Двигаясь, он временами издавал те самые звуки, которые нравились этой женщине, распаляли её, служили доказательством того, что её хотят, она желанна. Илья Большаков и Ирина Рубцова чуть усмехнулись и отступили ещё немного, удаляясь от двух жизнерадостных животных, в ожидании того, когда те закончат свое занятие. Они оказались в мире, точнее, в пространстве, где не было ничего. Были только они, и даже у них от себя ничего не осталось, кроме имён: Илья Большаков и Ирина Рубцова. Только теперь они были полностью вместе, и эти имена даже можно было переставлять: Илья Рубцов и Ирина Большакова. Ничего не менялось. Или ещё осмысленный вариант: Илья Иринин и Ирина Ильина. Никакой разницы. Они были вместе, и им предстояло быть единым целым до того момента, когда надо будет вернуться в свои тела.

***

Расслабленное и отрешенное лицо Ирины выражало утоленное желание, глаза её были полуприкрыты. Только к этому состоянию мог относиться имевший когда-то хождение официозный штамп «чувство глубокого удовлетворения», запущенный то ли ехидным приколистом, то ли полным дураком. Она смущенно посмотрела на него и виноватым тоном пробормотала, чтобы преодолеть смущение:

— «Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании...»

— «Для скромной такой компании», — серьезным голосом напомнил Большаков.

Оглядев друг друга ещё раз, они закончили хором:

— «Огромный такой секрет».

Она была совсем рядом, в его руках, такая своя... и такая чужая. Своя — после всего того, что произошло. И по-прежнему чужая. Потому что теперь Илья стал видеть и понимать её ещё лучше, и от него не укрылось, что Ирина не переменила своих планов в отношении Ларькина.

Между Рубцовой и капитаном это произошло позже, через двенадцать дней. Надо сказать, Ларькин был поставлен в совершенно идиотское положение. С одной стороны, его с Ильей связывала дружба, хотя они были людьми очень разными. Но каждый из них был профессионалом в своей области и интересной личностью. К тому же он нес ответственность за Большакова как заместитель командира группы. С другой стороны — приказ майора «опекать» Ирину, который

можно было понять в широком смысле. Потому что он в таком смысле и был сформулирован: используй все средства, в зависимости от обстановки, не мне тебя учить, как это делается. Но это рациональная сторона. Была и эмоциональная, по которой Рубцова дала залп из всех калибров. Вначале убедительно сыграла истерику, что было несложно, нервы и впрямь расшалились. Заставила проводить себя до дома, распить «для настроения» приготовленную заранее бутылочку вина и потащила его в постель, обрушив на него весь свой гипнотический потенциал. В конце концов, удовольствие в том, чтобы управлять этим бугаем, а какими рычагами при этом пользуешься, неважно.

Виталик, может быть, и без зомбирования не отказался бы. Но интуитивная хитрость Ирины была ещё и в том, что остался он добровольно. Теперь же, очухавшись после гипноза и восстановив в памяти события прошедшей ночи, он пришел к выводу, что его использовали просто как фаллоимитатор. Его мужское самолюбие было задето. Коряво как-то все вышло. Осталось ощущение, что он не показал всех своих возможностей. Рубцова добилась своего: он попал в эмоциональную зависимость от неё. Ему надо было непременно повторить, загладить впечатление. В конце концов, он мужик о-го-го, и донжуанский список у него был в несколько раз длиннее, чем у Большакова.

Всё это случилось позже. Но именно тогда, в библиотеке, Большакова впервые пронзило горькое предчувствие, что это непременно должно произойти. Рано или поздно она затащит капитана в постель.

Чтоб ты сдохла под ним, проклятая.

Содержание файла 2316.txt

Записан 30 декабря 1999 г., стерт2 января 2000 г., восстановлен 1 февраля 2000 г.

«От любви до ненависти, действительно, один шаг. Но что странно: произнося эти слова, обычно подразумевают обратный путь — от ненависти до любви. Как будто это одно и то же. Как будто выбраться из пропасти так же легко, как в неё упасть.

А от любви до ненависти, действительно, один шаг. Плюс несколько секунд головокружительного полета. Вниз.

Еще примерчик — вошедшая в обиход фраза: «Настоящая женщина должна быть немножечко стервой». На неё часто ссылаются, подпитывая современный (вошедший в моду благодаря каким-то извращенцам) культ стервы. Это делается так старательно, что хочется указать неразумным доверчивым особям женского пола на слово «немножечко». Ведь было сказано «немножечко», обрати внимание, солнце моё. А ты что изобразила?

Ты отпускаешь ко мне белогривую лошадь,

Я отпускаю к тебе вороного коня...

А дальше не получается. Хватит, наверное, не буду больше писать стихов».

***

— Ладно, можешь не скрываться. Опять ты о нем думаешь? Даже сейчас?

— Это я о нём думаю?! Ты сама первая начала. Даже сейчас.

— Врёшь! Неправда!

— Не хочу спорить... всё равно начал не я...

— Да с чего бы я вдруг начала сейчас о нём думать? Мне и так хорошо.

— Ты поосторожнее задавай вопросы. Я ведь могу и ответить. У меня есть объяснение.

— Оттого что я дрянь, да? Сценки с Ленань не дают мне покоя? Большаков, какой же ты... Даже слов-то подходящих нет. Урод. Зачем бы я была сейчас с тобой?

— Могу объяснить. Самоутверждаешься. Коллекцию собираешь. Впрочем, нет, извини, надо по-другому, повозвышеннее. Тебе не хватает полноты впечатлений, когда ты с кем-то одним. Там мужчина без любви...—

Илья пожалел, что начал эту фразу, и запнулся. Это называется, подставился.