Граждане Рима
Шрифт:
— Двигаемся прямо, курс — юг, — сказал он нейтральным тоном.
— Что он делает? — пробормотал себе под нос Энний, не дожидаясь ответа; и действительно — Марк беспокойно метался по замкнутому кругу и минуту назад снова повернул на север, к лесу. Тазий ничего не сказал, хотя вопрос привел его в отчаяние. Он находил блуждания Марка вполне естественными. Кретин, подумал он, имея в виду Энния; он просто не знает, какой путь безопаснее. Он напуган. Он хочет вернуться.
И он не мог сдержать недозволенной, неприятной мысли: а что, если план заключается в том, что он просто выведет Энния и Рамио на след Марка Новия — а дальше они будут действовать по собственному усмотрению?
Достигнув вершины, пригнувшись, они посмотрели вниз на голый зеленый склон, где должен был находиться Марк.
До заката оставалось еще несколько часов, но с низкого серого неба сквозь деревья просачивался только слабый сумеречный свет. Сулиен увидел, что Делир и Дама сильно поотстали. Он выждал секунду, решая, не лучше ли им и вправду рассыпаться, а потом попробовал удостовериться, что двигается в правильном направлении. Потом снова пошел вперед, впервые задумавшись, что станет делать, если найдет Марка, как сможет убедить его вернуться. Сосредоточившись на этой мысли, он продолжал продираться сквозь деревья и кусты, словно Марк должен был немедля понять, что совершил ошибку, как только Сулиен появится перед ним и скажет это. Или словно он просто заблудился и его надо подобрать.
Сулиен начал репетировать свою речь с неподдельной и все растущей злостью, споря с Марком от имени миллионов людей, включая Вария, которым Марк не сможет помочь, если даст убить себя. Однако заключительная часть получалась у него самой нелогичной, хотя, как он сам чувствовал, она звучала убедительнее всего: «Должен быть какой-то другой способ выручить Вария, вернись, и я помогу тебе» — так думал Сулиен, когда на самой периферии зрения, не такой уж и далекой сквозь частую поросль буков, он заметил промелькнувшую тень, на миг закрывшую пространство между стволами и явно человеческую.
Слава богу, он еще удержался и тут же не крикнул «Марк!» Потому что это была небольшая группа людей — трое или четверо, разобрать он не смог, — решительно кравшаяся вперед. Сулиен замер, затем громко и запоздало, или так ему только показалось, отступил за ствол дерева, слишком тонкого, чтобы скрыть его, и мысленно, за единый миг, увидел, как его хватают, допрашивают, пристреливают, прежде чем, еще через момент, люди скрылись из вида.
Сулиен не понимал, почему они собрались в одну группу, вместо того чтобы прочесывать лес порознь, почему не оглядывались по сторонам; если бы они были так же поглощены разглядыванием окружающего, как он, то наверняка заметили бы его. И все же чувствовалось, что движутся они уверенно, наверняка сосредоточенные на чем-то. Значит, они идут по следу Марка? Сулиен нерешительно подумал, уж не обучены ли они выслеживать людей по сломанным веточкам или помятым листьям, как, говорят, умеют или когда-то умели делать охотники из Африки и Террановы.
Он не знал, что ему делать. Если они шли за Марком, то как мог Сулиен обогнать их? Он подумал: а не удастся ли ему как-нибудь отвлечь их — сквозь деревья они могли легко принять его за Марка — и увести в сторону, куда бы они ни шли. Но Сулиен тут же вспомнил, что Уна рассказывала ему про шпиона, гнавшегося за ней сквозь кусты, к машине, и понял, что он слишком близко и безопасного места, куда можно было бы увести этих людей, нет, равно как и способов сбить их с толку. Это могло закончиться только одним, и очень скоро.
Кроме того, он боялся, что Делир
Сам с трудом понимая почему, он стал ползком продвигаться вслед за ними, вздрагивая от им самим же производимого шелеста и хруста, от мысли, что на самом деле ничем не сможет им помешать. Положим, они ошибаются, подумал или, вернее, пожелал Сулиен, положим, он всего лишь ранен, тогда я смог бы…
И, как у Вария в Риме (хотя он и не знал этого), у Сулиена появилось чувство, что если единственное, что он может, это наблюдать, то по крайней мере надо наблюдать. Он позабыл о своем негодовании, так мучило его отчаянное, бессильное чувство, что смерти Марка он не переживет.
Энний смотрел вниз через бинокль, Рамио уже взял ружье на изготовку, оба по-прежнему вели себя вполне сдержанно, спокойно. У одного Тазия от волнения сводило желудок.
— Это неправильно, — пробормотал он, хоть это и было ему противно.
Напарники должны были поверить, что Марк прячется в складках долины.
Они посмотрели на него, скорее с презрением, чем вопросительно, он знал, что так и будет. Он прочистил горло, стараясь скрыть охватившие его гнев, замешательство и ужас.
— Теперь его должно быть видно.
— Ты случайно не держишь эту игрушку вверх ногами? — спросил Рамио.
— Он метрах в трехстах отсюда, — спокойно, профессионально ответил Тазий. — Прямо перед нами.
Рамио вырвал у него из рук экран и в недоумении уставился на него.
— Масштаб правильный? — спросил он с сомнением в голосе.
Но Тазий не обратил внимания на его слова, поскольку им вдруг овладела пугающая и будоражащая уверенность. Он выхватил аппарат у Рамио и, выйдя из-за прикрытия деревьев, стал стремительно спускаться по жухлой, подмороженной траве. Маленькое стадо тощих овец с безумными глазами встревоженным вихрем метнулось мимо него, когда он подошел ближе, а затем перешло на неторопливую беззаботную рысцу. Тазий стоял и хохотал над ними, как безумный. Одна из овец бежала, прихрамывая; длинная тонкая терновая ветвь зацепилась сбоку за ее клочковатую шерсть и волочилась по земле. И еще Тазий заметил перекрученный клок сероватой ткани, прикрепленный к терниям. Тазию захотелось изо всех сил швырнуть аппарат о землю, и в то же время он испытал нечто вроде радостного потрясения — почти приятного, — которое, он знал, скоро сменится вполне реальным страхом и недобрыми предчувствиями. Он слышал, как Энний и Рамио, так ничего и не поняв, осыпают его сердитыми ругательствами. Но на сей раз винить его было не в чем.
Он даже не стал проверять, что животное в точности повторяет движения точки на экране — стало быть, передатчик болтался в завязанной узлом рубахе.
Бегом одолевая склон холма, Уна почувствовала, как боль острыми зубами впилась ей в бок, кровь тяжело стучала в голове, но она продолжала бежать, зная, что останавливаться, даже чтобы перевести дыхание, смерти подобно. Она хорошо помнила это по той неделе, когда замышляла спасти Сулиена от креста, по ночи своего побега. Однажды решив, что не даст им убить его, по крайней мере ни одно ее усилие не пропадет даром, она почти смогла сдержать страх за брата. Но теперь она чувствовала, что во второй раз это неумолимое состояние подведет ее, потому что это обман, ложь. В Лондоне она знала, что и когда должно случиться, знала, что еще не все потеряно, что Сулиен все еще жив, вплоть до того момента когда услышала выстрелы.