Граждане Рима
Шрифт:
— Думаю, да, — сказал Сулиен. — А если нет, то и арестовать нас не сможет.
— Бедный старик, — сказал Клеомен, подумав о том, какие черствые молодые люди ему попались.
— Я могу с ним и не говорить, — сказала Уна. Клеомен покачал головой, но — волей-неволей — поплелся вслед за ними.
Из окон первой площадки были видны росшие в саду лекарственные травы и рододендроны. Их окружала пышная, буйная и явно дорогая поросль, и все же у дома в целом был какой-то оцепенелый, нездоровый вид. Темно-бордовые стены украшала мрачноватая роспись, изображавшая виноградные листья. Они
Но из-под тяжелой двери пробивалась полоска света и доносилась умиротворяющая музыка.
— Там кто-то есть. Наверное, он, — сказала Уна, и, даже если бы не было необходимости по возможности соблюдать тишину, перед этой дверью ее голос стих бы до шепота, — и, мягко подойдя к стене и приникнув к ней, продолжала: — Точно он, но… — И морщина, залегшая у нее между бровей, медленно разгладилась, превратившись в недоверчивую, презрительную улыбку, и, к ужасу Клеомена, она открыла дверь.
Они увидели старичка — ибо так выглядел Луций в свои пятьдесят пять, сидевшего, завернувшись в длиннополый халат, обратившего к ним затуманенный взор поверх прикрывшей лицо ладони, и его сиделку, красивую женщину, немногим за тридцать, с мягко вьющимися волосами теплого каштанового оттенка, стоявшую посреди спальни с потревоженным видом человека, внезапно отпрянувшего от кресла, от Луция.
— Мы ни за чем не посылали! — сердито вскрикнула Ульпия.
— Он не сумасшедший, — ровно, без всякого выражения произнесла Уна.
— Кто это, скажите, чтобы убирались!
Голос был неровный, тонкий, прерывистый, и морщины, хотя и глубокие и прочерченные уже давно, тоже были неровными и дрожащими, придавая лицу постоянное выражение встревоженного и в то же время коварного беспокойства.
— Вы не сумасшедший, — на сей раз с отвращением произнесла Уна, решительно входя в спальню.
Луций заморгал, глядя на них, но ничто в выражении его лица не изменилось, серо-зеленые подернутые дымкой глаза все так же блуждали, однако он сказал:
— Разве? — печально, испуганно хихикая, словно икая.
И, по крайней мере, на какой-то миг Уна почувствовала себя сбитой с толку. Работать с Луцием было трудно, его мысли ускользали, крошились, как и его голос, лишаясь смысла, даже не успев сформироваться. Однако, подумала Уна, он делает это нарочно, словно позволяя себе забыть об умственном разладе, и вряд ли что-либо могло быть хуже, но забвение успокаивало его. Луций не был безумен в том смысле, которого боялся Марк, но назвать его умственно здоровым тоже было нельзя.
— Кто вы такие? Прочь! — запинаясь, пробормотала Ульпия и первым делом подумала прорваться сквозь них и позвать на помощь и только потом, вспомнив о звонке на стене, сделала несколько неуверенных шагов к нему.
— Если вы это сделаете, я всем расскажу, — поставила ее в известность Уна. Затем, жестом пригласив войти Сулиена, Клеомена и Даму, закрыла дверь.
— Нет, о нет, — сказал Луций, между тем как Ульпия пришла в полное замешательство. — Что вам нужно? Вы грабители?
Только тогда остальные стали понемногу доверять собственным глазам, и Клеомен, инстинктивно
— Так он действительно не…? А вы, значит?..
— Но почему? — потребовал ответа Сулиен.
— Вы расстраиваете его, убирайтесь немедленно, — жалким голосом произнесла Ульпия. Луций весь как-то сморщился и прикрыл нижнюю часть лица. Горячая краска залила его щеки и лоб да самых густых седых волос.
— Мы хотим видеть императора.
— Тита? Но его здесь нет, — протестующе прохныкал Луций.
— Вызовите его.
Луций в изумлении отнял руки от лица:
— Я никогда этого не делаю. Не могу.
Уна нетерпеливо, яростно скрипнула зубами — и это жалкое существо еще стоит между нею и Марком?
— Мне без разницы, пусть это сделает кто-нибудь еще!
— Нет, — проскулил Луций, съеживаясь, как от удара. — Я ничем не стану вам помогать. Вы хотите убить брата? Я всегда знал, что что-нибудь подобное произойдет.
— Уже произошло, — сказал Сулиен, подходя к Луцию.
Краска сбежала с лица Луция Новия, и он медленно положил руки на колени. Впервые туманный взгляд чуть прояснился, и в нем мелькнул намек на скорбь, как если бы — и это было странно, потому что Уна не сомневалась в обратном, — Луций уже думал об этом.
— Лео… о, бедный Лео, — невыразительно произнес он.
— Не только Лео, но и Марк, — настойчиво сказал Сулиен. — Если вы вызовете сюда вашего брата и заставите его выслушать нас, он сможет это предотвратить.
— Так, значит, Марк жив, — с облегчением вздохнул Луций. — Кто бы мог подумать? Люди явно считали, что он умер, но, слава богу, мне ничего не говорили, пока все окончательно не выяснилось. Теперь ему нужен уход, и он поправится.
— Не нужен ему никакой уход, с ним и так все в порядке! — крикнула Уна.
— Возможно, ненадолго, — глухо произнес Дама, удивив всех, так как уже очень давно молчал. — А потом скажут, что он выбросился из окошка или утонул в ванне.
Уна вздрогнула. Но Луций, казалось, уже позабыл все, что ему говорили, и даже то, что успел в это поверить, и покачал головой:
— Нет, они этого не сделают. Это неправильно.
Ульпия немного оправилась и сказала:
— Рассказывайте, кому хотите. Никто вам не поверит.
Она снова шагнула к звонку, но Клеомен, одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, схватил ее за плечи, профессионально встряхнул и, поскольку она едва не завопила от гнева и страха, с виноватым видом зажал ей рот рукой. Луций торопливо вскочил на ноги, и Клеомен твердо сказал, обращаясь к ним обоим:
— Простите. Не понимаю, что вы тут затеваете, сударь… — Но тут же сам испугался своих слов и продолжал: — Что бы то ни было, это нелепо и глупо. Так что советую вам прекратить. Нам нужно, чтобы вы сделали кое-что полезное, и никто не дотронется до звонка, пока я не буду уверен, что мы договорились.
— Но я не могу, и я не верю вам, я не могу… прошло уже двадцать лет! — жалобно произнес Луций. — Вы ведь не причините вреда Ульпии, правда?
— Нет, — ответил Клеомен, — но, надеюсь, вы понимаете, что это посерьезнее, чем… играть в ладушки или чем вы тут, черт возьми, занимаетесь.